Тиран духа - Присцилла Ройал

Пускай Тиндал и Восточная Англия были безлюдной пустыней, а тамошние жители — неприветливыми от сырости и угрюмыми от тяжелых серых облаков, давящих и не дающих душе человека воспарить к небесам, там не было ничего похожего на этот пронизывающий холод. Перед самым путешествием сестра Анна предупреждала его об этом. Она говорила, что, если не беречься, тело от мороза становится черным как уголь, и тогда человек сгнивает заживо. С трудом ковыляя на горящих от боли ступнях, Томас тряхнул головой. Ему совсем не хотелось смотреть, какого они стали цвета.

Этот северный холод, а вдруг человеческие души точно так же чернеют от него, как тела? Как иначе объяснить сцену между Генри и сэром Джеффри? Да, сын повел себя грубо, но отец ответил ему откровенной злобой. Хотя собственный отец Томаса редко ласкал детей и быстро про них забывал, он никогда не был жестоким. Иной раз он мог на них наорать, но никогда, насколько помнил Томас, граф не ударил никого из своих отпрысков, сколь бы велики ни были их провинности. Но, надо сказать, ни он сам, ни кто-то из его единокровных братьев никогда не пытался оскорбить очередную жену отца.

Что заставило Генри наброситься на мачеху? Первой мыслью Томаса было, что леди Исабель может иметь какое-то отношение к смерти валлийца. В конце концов, ведь Генри кричал, что он не виноват, что лошадь слуги выскочила прямо перед ним. А если предположить, что это леди Исабель заставила лошадь валлийца рвануться вперед, а потом промолчала, когда всю вину свалили на пасынка, огревшего животное хлыстом? Что, если ему больше ничего не оставалось делать? И он не может доказать, что зря его обвиняют в преступном легкомыслии?

Еще могло быть так, что во время прогулки леди насмехалась над ним, над тем, какой он мужчина, если предпочел общество женщин охотничьим забавам. Из того, на что намекал Роберт и что Томас видел своими глазами, можно было решить, что этой леди нравится заманивать охотников в любовные сети. Может быть, нынешним утром, затеяв со своим пасынком такую игру, она не заметила, как зашла слишком далеко?

Теперь ответ отца. По первому впечатлению, произведенному им на Томаса, это был выдержанный человек, вежливо разговаривавший с конюшим и нежно погладивший свою лошадь. И вот, почти сразу же, этот рыцарь показал себя с другой стороны, явив самую черную злобу. Ему вспомнились слова сэра Джеффри — пожелание, чтобы сын горел в аду вместе с валлийцем. Какой отец станет желать такое сыну? Конечно, тут могли быть подробности, которых Томас не знал. Например, дружба Хьювела с владетелем Вайнторпа. Можно предположить, что за долгие годы Хьювел стал любимым спутником сэра Джеффри, которого тот, бывая в Вайнторп-Касле, всегда брал с собой, отправляясь куда-нибудь верхом, и гибель любимца вызвала такой прилив злобы. Но так проклинать сына, а потом бить его ногой в пах?

Монах покачал головой. Пусть валлиец был любимым товарищем рыцаря, а Генри совершил какую-то глупость, которая привела к смерти слуги, — этого, конечно, было недостаточно, чтобы навлечь на его голову подобные проклятия или дать повод к столь странной сцене между сыном и отцом. Да, между сэром Джеффри и лордом Генри должно быть пролегла глубокая трещина, что-то гораздо более жгучее, чем понятное раздражение отца, когда старший сын выказывает неповиновение. Ведь и вправду, большинство отцов не пинает сыновей сапогами только из-за того, что те повели себя грубо. Точно так же большинство сыновей, желая продемонстрировать свою независимость от отца, не прибегает как к средству к оскорблению мачехи.

Даже с виду добрый Роберт тем не менее не осудил поступка сэра Джеффри, и это не давало Томасу покоя. А как понять откровенную враждебность, с которой Роберт относился к Генри? Что этот человек сделал Роберту, что тот так улыбался, глядя на его боль и унижение? Конечно, покойный валлиец был слугой барона Адама, которого тот высоко ценил, а еще товарищем старшего брата Роберта. Достаточная это была причина или нужно было копать еще глубже? Если бы это на самом деле был несчастный случай, то каким бы легкомысленным ни был вызывавший его поступок, он дал бы повод к скорби, но не к подобной ненависти.

Точно так же брат его настоятельницы не казался Томасу человеком, который, повзрослев, стал бы помнить детские обиды. Но ведь он сказал, что не хочет, чтобы в отношении его нелюбви к Генри была какая-то неясность. Не произошло ли между ними в последнее время чего-то еще, или у Роберта были основания думать, что смерть Хьювела не случайность?

Томас решительно тряхнул головой.

— Хватит, — пробормотал он, — я здесь всего лишь гость, и все это меня не касается.

Хотя его любопытство было возбуждено, он решил, что, какие бы причины ни стояли за событиями этого утра, лучше будет предоставить участникам самим разбираться в них.

Когда Томас подошел к комнате, где лежал больной мальчик, он уже выкинул из головы утренние происшествия и обратил блуждающую мысль к более веселым предметам. Ему не терпелось поскорее рассказать малышу об игрушечной лошадке, которую он собирался для него сделать. Томас настолько воодушевился идеей, что не заметил, как порозовели щеки няньки, когда он чуть не столкнулся с ней в дверях.

— Дядя Томас! — радостно закричал Ричард, лишь только монах вошел в комнату.

Томас почувствовал, как от облегчения при виде широкой улыбки на лице мальчика слезы навертываются на глаза, но, сдвинув брови, постарался изобразить приличествующее строгое выражение.

— Не «дядя», а «брат», — поправил он, осторожно опускаясь на толстую перину и беря маленькую ручку в свои. Лицо Ричарда осунулось, но на щеках уже появились признаки здорового румянца, а синие глаза блестели.

— Но ты ведь мне не брат? Да? — спросил шестилетний мальчик, наморщив лоб со всей доступной для своего возраста серьезностью.

— Нет, но…

— Тогда вы — дядя, — сестра Анна положила руку Томасу на плечо и слегка сжала. Он понял и замолчал.

— Когда папы уходят воевать, — продолжила она, — дяди должны давать своим племянникам разные задания, проверяя их доблесть. Например, выпить горькое лекарство. Братьям для этого не хватает лет и власти.

Она наклонилась к кровати и погладила светлые волосы Ричарда. Ее ласка заставила мальчика покраснеть от смущения.

— Точно, этим мы и займемся, — сказал Томас, чувствуя, что долго изображать строгость ему не удастся и губы вот-вот расплывутся в улыбке. — Ты последовал примеру сэра Гавэйна и выпил горькое питье, как подобает доброму и верному рыцарю?

Ричард изо всех сил закивал головой. Томас искоса взглянул на сестру Анну, которая подтвердила еле заметным кивком.

— Тогда тебя ждет награда, — сказал он, делая вид, что глубоко задумался, и положенное время пробыв в молчании. — Что ты скажешь насчет того, чтобы получить в свое полное и нераздельное владение превосходную игрушечную лошадку? Может она послужить достаточной наградой за твою доблесть — лошадка, на которой можно будет скакать по коридорам и на бастионах, когда ты поправишься и больше не нужно будет принимать противные лекарства? Как ты думаешь, это подойдет?