Место для нас - Хэрриет Эванс

Она их всех словно бы отрезала от себя, а теперь не могла вернуться. Год за годом она чувствовала это все сильнее – и менялась. Она стала другой Кэт – такой, какой втайне всегда боялась стать. И неизменно вздрагивала, когда хлопала дверь.

– Как Люк? – наконец спросила она, когда мадам Пулен перестала кашлять.

– Спит. Свернулся клубочком где-нибудь в теплом местечке. Ты его портишь. Говорят, что англичане балуют домашних питомцев, а на детей внимания не обращают. Он твой питомец, м-м-м?

Поскольку мадам Пулен, похоже, кормила Люка одними бисквитами, Кэт не хотела начинать разговор на эту тему. Она не могла рисковать – ни затевать спор, ни каким бы то ни было образом менять статус-кво. День клонился к вечеру, и она так устала, что едва на ногах держалась.

Кэт потерла пальцами щеки. Лицо у нее немного обгорело на солнце, и ей вдруг нестерпимо захотелось, чтобы пришла зима. Чтобы настали морозные ясные дни и уютные вечера, а не эта высушенная, напряженная жара.

– Пойду посмотрю на него. А потом приготовлю вам омлет, да?

– Ну… – Для мадам Пулен проявление заботы о другом живом существе было тратой времени, которое можно посвятить сигарете. – Что ж, ступай… О, пока ты не ушла. Твоя бабушка звонила.

Кэт замерла. Сердце забилось часто и громко.

– Бабуля звонила? Сюда? Объяснила, в чем дело?

– Она хочет понять, почему ты не ответила на приглашение.

Кэт кашлянула.

– Я не… какое приглашение?

– Вот и я ей так сказала. Французская почта. Этот тип угробит страну. Я не…

– Мадам Пулен, пожалуйста. – Сдерживаемое отчаяние Кэт наконец прорвалось наружу.

– Сегодня принесли. Я твоей бабушке так и сказала, когда она позвонила. И еще я ей сказала, что отдам тебе приглашение, как только ты вернешься домой. – Мадам Пулен провела костлявой рукой по подлокотнику кресла-качалки. Вид у нее был как у ребенка, скрывающего тайну. – А они не знают, м-м? Не знают про твою маленькую ложь, да?

Она протянула Кэт кремовый конверт, а та сжала его в руке осторожно, как нечто волшебное.

– Не ложь… – еле слышно произнесла Кэт. Адрес, написанный знакомым, изящным почерком Марты.

Когда что-то просто скрываешь, это ведь не ложь?

Ее почерк Кэт знала лучше, чем чей бы то ни было. Кто еще писал ей бесконечные истории, снабженные чудесными крошечными иллюстрациями? Кто засовывал в контейнер для ланча записки, которые Кэт потом читала, усевшись рядом с обшарпанными и скользкими скамейками на спортивной площадке и уткнув подбородок в разбитые коленки?

По утрам бабушка, бывало, сидела в кухне рядом с заварным чайником – стройная, подтянутая, неподвижная. Она смотрела за окно, на сад, строила планы на предстоящий день и записывала разные маленькие идеи, замыслы и шуточки в блокнот. И конечно, писала записки. Эти записки Кэт потом находила рядом с сэндвичами, поспешно комкала и выбрасывала, боясь, что их прочтут одноклассницы.

Бабуся пишет тебе любовные записочки? Ой-ой-ой, пусеньки-маляпусеньки. А мамочка твоя хиппи, это всем известно. Она из дома смылась, потому ты у бабки и живешь! Хиппи, хиппи, хиппи! Кэти хиппи!

Нахлынули давно похороненные воспоминания…

Бумага конверта была плотной, тяжелой и холодной. У Кэт дрожали пальцы. Она с трудом расклеила конверт. Ей хотелось порвать его, поскорее узнать, что там, внутри. И все же она этого боялась. Мадам Пулен наблюдала за ней, выставив голову за спинку кресла, отчего стала похожей на горгулью.

– Нож для бумаг лежит на туалетном столике, Катрин. Не рви конверт. Не делай глупостей.

«О, заткнись, ненавистная, жуткая, кошмарная, злобная, мерзкая старуха. Заткнись, или я стукну тебя. Размозжу тебе башку твоей драгоценной севрской вазой и буду смотреть, как ты подыхаешь. Буду смотреть и смеяться».

Она уже не удивлялась тому, как легко ей в голову приходят подобные мысли.

Кэт прочла приглашение, написанное от руки, и ощутила вложенную в эти слова мольбу. А когда оторвала взгляд от листка бумаги, уставилась в одну точку, и голоса, терзавшие ее от рассвета до заката, зазвучали с мучительной пронзительностью. Домой, в Винтерфолд? Могла ли она теперь хотя бы подумать об этом? Как рассказать им о том, что случилось с ней после отъезда из Англии? С чего начать? Да и как она туда доберется? Денег у нее нет. На прошлой неделе не удалось купить билет на несколько поездок на метро, что уж говорить о поездке домой на «Евростар». Домой.

Кэт уронила листок на пол и начала нервно сжимать одну руку в другой.

– Я с удовольствием съем омлет, – сообщила мадам Пулен. – Если ты не собираешься проведать Люка, почему бы тебе не приготовить мне омлет?

– Да, сейчас.

«Все в порядке», – сказала Кэт себе мысленно, отправившись в кухню, а когда услышала вопросительное мычание мадам Пулен, осознала, что произнесла это вслух по-английски.

– Люси! Собрание! Ты идешь? – бросила Дебора через плечо на ходу.

Негромкий голос, внезапно прозвучавший так близко, произвел на Люси обычное действие: ее пробрало холодом до костей.

– Конечно, конечно. Минутку.

Люси торопливо написала строчку в блокноте и выскочила из-за письменного стола. «Не потеть. Не говорить слишком много. Ты всегда слишком много говоришь, поэтому просто заткнись и хотя бы раз промолчи! Говори, только когда будет совершенно необходимо. И уж тогда говори по делу и блестяще. Как Кэтрин Грэхем. Или Нэнси Милфорд. Или бабуля. Будь как бабуля». Поспешно зашагав вперед, Люси налетела на Лару, недавно повышенную в должности корреспондентку из отдела моды. Столкновение вышло неслабым: Люси отбросило назад, к столу, и она ударилась бедром об острый угол металлического шкафа с папками.

– Ох, пожалуйста, осторожнее, Люси. – Лара даже с шага не сбилась – просто пошла дальше с таким видом, будто коридор был ее собственной беговой дорожкой. Шагала она забавно – слегка враскачку, словно модель на подиуме. Обернувшись вполоборота, она указала вниз. – Они новые, понимаешь? А ведь я могла бы нести кофе.

Люси, морщась от боли, проводила взглядом удаляющиеся ноги Лары – ведь Лара именно этого хотела. Ну конечно же, на Ларе были «хайтопы» – кроссовки с высоким берцем, эксклюзивная модель, представленная «Grazia»[28] исключительно для «Liberty»[29]. Ну, ясное дело. Все теперь носили хайтопы. Люси не хотела такие носить, но, похоже, придется. А вдруг придумают кроссовки на шпильках? Какой в этом смысл? Никакого. Все равно что натянуть колготки на жирафа. Однако, проработав год в редакционном отделе, Люси знала, чего можно ожидать от моды. Мужчинам вообще ничего не нужно было делать – вполне достаточно носить паршивый костюм, а вот женщинам приходилось истово следовать всем новым трендам. Допустим, ты сроду не слышала о креме «BB»[30], а им вдруг оказывались забиты все полки, и если ты им не пользовалась, то с таким же успехом могла бы открыто заявить: «Я себя терпеть не могу, я лузер».