Политика - Адам Терлвелл

Ей нравилась “распущенность”.

Она свела свои влажные бедра и спросила:

— Думаешь, мы скоро пресытимся? Думаешь, мы станем вроде тех, кто может заниматься сексом только в автокатастрофах? Как в той книжке Балларда, помнишь, как ее, “Автокатастрофа”?

Моше пустил в ход свое обаяние. Он на мгновение задумался, потом посмотрел на нее. И успокоил ее.

— Я не вожу машину, — сказал он.

Я знаю, это было остроумно, а когда мальчик остроумен, он кажется беспечным, кажется уверенным в себе. Но все было не так. Моше вовсе не был беззаботен. В мыслях он был резок и сердит.

Мальчикам вообще тяжело приходится во время секса. У полового акта есть одна неопровержимо объективная сторона. К сожалению, его продолжительность абсолютно объективна. Это либо семнадцать секунд, либо пятьдесят пять минут. Никогда не бывает и то и другое сразу. Вот почему Моше размышлял о безжалостно объективной природе времени, вот почему в мыслях он был резок и сердит.

У Моше оставалась последняя надежда — на то, что Нана была так увлечена сексом, что совершенно потеряла чувство времени. Если ее чувство времени было при ней, думал он, сейчас она думает о нем с издевкой. Это было бы естественно. Моше не хотелось, чтобы Нана думала о нем с издевкой.

Конечно же, у Наны и в мыслях не было издеваться. Она испытывала довольство от того, что вагинальный акт закончился обычным образом. Нана была совершенно довольна.

Недоволен был Моше. В номере отеля “Ковент-гарден” Моше начинал понимать, что некоторые находят в гомосексуальности. Положительная сторона гомосексуализма, думал он, в том, что ты точно знаешь средние мужские показатели. Нет этой преследующей тебя неопределенности. Проблема гетеросексуальности, думал Моше, в закрытости. В отсутствии прозрачности. Мальчики познают мальчиков через девочек. А девочки в этой роли никуда не годятся. Они такие добродетельные, что им нельзя верить. Они так великодушны. Возможно, с другими это не так, допустил он. Но в постели с Моше, глядя на поэтичный дождь за окном, они всегда вели себя так любезно и успокоительно. Они говорили ему, что секс был восхитителен. Они превозносили его нежность и выносливость.

Поэтому Моше хотел быть с мальчиками. Он хотел обсудить с ними все без обиняков. Он был несчастен. Несчастен, потому что не знал, возможно ли такое.

Может, это и несущественно, но однажды такая идеальная беседа все же состоялась. Это было очень давно, но все-таки было. 3 марта 1928 года Антонен Арто, Андре Бретон, Марсель Дюамель, Бенжамен Пере, Жак Превер, Реймон Кено, Ив Танги и Пьер Юник сидели и говорили о сексе. Я знаю, не все они знамениты. Но все были в некотором роде влиятельны. Их мнение имело вес. Они были основателями сюрреализма. Они считали, что этот честный и открытый разговор о сексе станет началом создания нового, справедливого и совершенного общества. Они считали этот разговор своим первым политическим шагом.

Окажись тогда Моше среди них, он бы, думаю, успокоился. И думаю, что этот разговор успокоил бы многих мальчиков.

Реймон Кено: Представьте, что вы некоторое время не занимались любовью. Через сколько времени вы кончите, считая с того момента, как вы остались с женщиной наедине?

Жак Превер: Может, через пять минут, может, через час.

Марсель Дюамель: У меня так же.

Бенжамен Пере: Надо различать две части. Период до собственно полового акта может быть довольно долгим, возможно, полчаса, в зависимости от степени моего желания. Сам акт — около пяти минут.

Андре Бретон: Первая часть — гораздо дольше получаса. Почти бесконечно. Вторая часть — не больше двадцати секунд.

Марсель Дюамель: Чтобы быть абсолютно точным, вторая часть — минимум пять минут.

Реймон Кено: Предварительный акт — максимум двадцать минут. Вторая часть — меньше минуты.

Ив Танги: Первая — два часа. Вторая — две минуты.

Пьер Юник: Первая — час. Вторая — от пятнадцати до сорока секунд.

Андре Бретон: А во второй раз? Предполагая, что второй раз следует за первым как можно скорее? У меня от трех до пяти минут на половой акт.

Бенжамен Пере: Половой акт — с четверть часа.

Ив Танги: Десять минут.

Марсель Дюамель: У меня так же.

Пьер Юник: Бывает по-всякому, от двух до пяти минут.

Реймон Кено: Четверть часа.

Жак Превер: Три минуты, а то и двадцать. Что вы думаете о женщине с гладко выбритыми гениталиями?

Андре Бретон: Прекрасно, невыразимо восхитительно. Никогда такого не видел, но это должно быть великолепно.

И правда, Моше не стоило так волноваться. Андре Бретон, основатель движения сюрреалистов, кончал максимум через двадцать секунд. Романист Реймон Кено, автор “Зази в метро”, не мог продержаться и минуты.

А Моше кончил через шесть минут сорок семь секунд. По сравнению с Андре Бретоном и Реймоном Кено он просто супермен. Пусть он был евреем только наполовину, пусть даже это была не та половина, что надо, но он все равно принадлежал к избранному народу.

И не только по причине своей сексуальной выносливости. Он также был ценителем гладко выбритых гениталий. Да, Моше видел лысую вагину. Когда ему исполнилось семнадцать, его самая первая подружка по имени Джейд в подарок ко дню его рождения удалила все волосы со своего лобка и ниже. Она использовала для этого крем “Иммак-сенситив”. Она затащила его в женский туалет в кафе-мороженом в Брикстоне и просунула его руку в свои штаны, чтобы Моше ощутил ее гладкость и неудержимую влажность.

Моше был половым виртуозом. У Моше был талант.

Однако мы совсем позабыли про Папу. А я бы не хотел забывать про него. Теперь, когда Моше и Нана наконец трахнулись, мы можем позабыть о них ненадолго.

Пока неортодоксальный еврейский мальчик удовлетворял его дочь, Папе подгоняли костюм по фигуре. Вообще-то костюм по фигуре ему подгонял ортодоксальный еврей.

Жизнь полна иронических совпадений.

Мистер Блюменталь был Папин портной. Он был невысок и худощав. Ему было семьдесят пять. Он был лыс и носил кардиганы. Жил он на углу Шекспировского тупика и Милтон-роуд, рядом с синагогой в Хэтч-Энде. На карте Лондона с пригородами синагога была помечена шестиугольной звездой Давида. Он жил с женой, которую звали миссис Блюменталь. Миссис Блюменталь была невысокой полной женщиной. У нее была роскошная шевелюра. Она не носила кардиганы.

Дело было воскресным утром в псевдо-тюдоровском доме Блюменталей на углу Шекспировского тупика и Милтон-роуд. Папа хотел, чтобы ему укоротили брюки и ушили костюм в плечах.