Смерть и прочие хэппи-энды - Мелани Кантор

– Все нормально?

– Да, – выдыхаю я.

– Могу я?..

– Да.

Случается неловкий момент, когда он входит в меня, но потом его руки переплетаются с моими, и мы смотрим друг на друга без смущения, улыбаясь, смеясь, целуясь и занимаясь любовью, как это всегда и бывает. Как и должно всегда быть. Он обхватывает мои ягодицы, защищая меня от трения о землю, и новый угол моего таза только усиливает ощущения.

Я в полной гармонии с его телом, мой разум погружается в ритм каждого пульсирующего толчка. Мое дыхание учащается, кровь бурлит во мне – такой живой, ожившей, пока все мое тело не содрогается и я не кричу, забываясь и освобождаясь от тысячи горестей. Когда он кончает, то зарывается лицом в мои волосы и долго рычит от наслаждения, прижимаясь к моей коже. Он целует мою шею, а потом всей тяжестью своего тела наваливается на меня.

Мы обнимаем друг друга, и стук наших сердец, наше учащенное дыхание – единственное, что нарушает звенящую тишину, прежде чем он шепчет мне на ухо:

– Черт, это было здорово!

И я отвечаю:

– Да, круто. – Правда, я не уверена, что говорю это вслух, потому что в этот момент широко улыбаюсь.

Он прижимает меня к себе, как будто не собирается никогда отпускать, и я не хочу, чтобы он отпускал, но затем…

– Я больше не могу дышать, – говорю я, вдруг ощутив его тяжесть.

Он издает негромкий смешок и откатывается в сторону.

– Так хорошо? – говорит он, улыбаясь.

– Лучше, чем хорошо.

– Забавная штука секс, верно? – Его голос кажется невероятно успокаивающим.

– Я ни с кем раньше так не веселилась.

– О, дорогая, ты из тех девушек, которые обычно не зажигают свет?

– Да, – хихикаю я. – Наверное.

Он подхватывает мой сброшенный берет и кладет мне на лицо, прикрыв им глаза.

– Теперь ты счастлива?

После дней и ночей одинокого самоанализа этот интимный незнакомец заставляет меня улыбнуться. Он убирает берет и нежно целует меня в каждое веко.

Мы лежим под тяжелыми осенними ветвями, улыбаясь свету, пробивающемуся сквозь листву. Я размышляю о случившемся, удивляясь тому, что чувствую себя так комфортно.

Все произошло так, будто мы были совершенно одни – мы даже не подумали о прохожих. Прохожие! Они вполне могли бы здесь появиться. Но нас бы ничто не остановило. Даже угроза ареста.

Я вздрагиваю.

– Замерзла? – спрашивает он.

– Немного дует, если честно.

Он накрывает меня своим пальто.

Наша перина теперь снова превратилась в бесформенную груду одежды и грязи, а вместо моей пуховой подушки опять его рука.

Я чувствую, что пора привести себя в порядок, и нашариваю свои трусики. Он следует моему примеру – подтягивает трусы, спущенные до лодыжек, надевает брюки.

– Кажется, на мне половина всего здешнего вереска, – замечает он.

– А на мне другая половина, – смеюсь я, неэлегантно стряхивая песок.

Он сует руку в карман пальто, достает смятую пачку «Мальборо», вытаскивает одну сигарету и зажигалку «Бик». Щелкает колесиком. Пламя зажигается не с первой попытки, но наконец он закуривает, глубоко затягиваясь. Его скулы выглядят острыми и четкими, утренняя щетина это подчеркивает.

Он протягивает мне сигарету, и я беру ее, как будто это самое обычное, что я когда-либо делала. Изо всех сил стараясь не выставить себя идиоткой, я посасываю фильтр, полная решимости не дать проклятой штуке погаснуть.

Он усмехается:

– Ты никогда не курила, да?

– С чего ты взял?

– Несложно догадаться.

Я улыбаюсь:

– Теперь это звучит глупо, но я всегда боялась, что это может меня убить.

Я смотрю на сигарету и делаю еще одну затяжку. И, словно в подтверждение его слов, поперхнувшись дымом, захожусь в приступе кашля.

– Дыши.

– Я пытаюсь.

Он смотрит мне в лицо, посерьезнев:

– Ты смеешься, плачешь или задыхаешься?

– Не знаю, – бормочу я и сажусь, услышав в отдалении топот ног пары бегунов. Кашель от испуга сразу проходит.

– Ущипни меня, – говорю я. – Мы действительно это сделали?

Он тянется ко мне и убирает прядь волос с моего лба, потом гладит ладонью по щеке.

– Действительно сделали, – подтверждает он. – И это было прекрасно.

Я чувствую, что краснею.

– Да, именно так.

– И я очень сочувствую по поводу твоих новостей. Искренне.

– О, не бери в голову. Ты сделал мой день. А у меня ведь каждый день на счету.

– Не стоит их считать, – советует он, мрачно тряхнув своими растрепанными волосами. – Тебе надо просто жить ими.

Он забирает сигарету из моих неопытных рук, снова зажигает ее, глубоко затягивается и возвращает мне, словно решив предоставить второй шанс.

– Наверно, я пас.

Он вскидывает брови, улыбнувшись, и ложится на спину. Зажав сигарету губами, он смотрит сквозь густые ветви на кусочки ясного голубого неба.

– По крайней мере, теперь ты можешь делать все это.

– О чем ты?

– Ты знаешь, – после паузы отвечает он. – Все, что, как ты думала, могло убить тебя.

Внезапно я вспоминаю о письмах – смелых, честных, безрассудных словах, которые, возможно, уже находятся в руках адресатов, и вздрагиваю.

Он тянет меня назад, снова укладывая рядом с собой, принимая в теплый изгиб своего тела.

– Для начала ты можешь стать восьмидесятидневным курильщиком, – продолжает он с улыбкой, выпуская колечки дыма изо рта. – Я тебе в этом завидую. – Он поворячивается ко мне с прилипшей к нижней губе сигаретой. – Хм-м. Люблю это дело.

– Тебе нужно запретить курить! – восклицаю я.

– Мне?

– Да! Потому что ты делаешь курение привлекательным. Позволять курить на публике надо только людям вроде меня. Я стала бы лучшим предупреждением из всех возможных. Все бы смотрели на меня и думали: «Господи, как она неприятна! И воняет дымом».

Он одобрительно смеется, как будто я самый забавный человек на Земле. Меня не волнует, если он притворяется.

– Я воняю дымом? – спрашивает он.

– Мне нравится, как ты пахнешь.

Он фыркает:

– Мне бы стоило бросить.

– Да, – соглашаюсь я, но затем морщусь. – Боже, я говорю как ужасная ханжа, да?

Он поводит рукой по сторонам, как бы указывая на отсутствие вокруг нас стен спальни, и ухмыляется: