Увечные механизмы - Анастасия Орлова

class="p1">— Безусловно, душа моя, уж фамильный-то титул Астат ценит исключительно!

— И это делает ему честь, друг мой!

Сурьма пожелала всем хорошего дня и вышла из-за стола, но увлечённые спором родители даже не обратили на это внимание. Не услышали они и того, как за ней закрылась входная дверь.

***

Рабочий день прошёл без приключений. Висмут практически всю смену был на открытых путях, на утреннем собрании поздоровался с Сурьмой как ни в чём не бывало, но вечером, вернувшись в подсобку, даже взглядом её не удостоил. Он собрал свои вещи и ушёл, сказав: «Всего хорошего, ребята!». Фраза была адресована всем сразу и в то же время никому конкретному, и Сурьма сначала обрадовалась, что избежала лишнего внимания (от остальных коллег ей всегда причиталось отдельное прощание и приветствие). А чуть позже расценила это как лишнее напоминание о том, что Висмут наверняка помнит про вчерашнее и не может быть не обижен. Она бы на его месте обиделась обязательно! Но впереди были два выходных — отличная возможность позабыть о произошедшей неловкости до следующей смены.

Однако чаяния Сурьмы оказались тщетными. Неизвестно, что там Висмут, но у неё самой не получалось забыть ни тот их разговор, ни своё недопустимое поведение, ни гадость с доносом. Не отвлекла Сурьму от тягостных мыслей ни прогулка с Астатом, ни весёлая болтовня с малышкой Талли, ни даже беседа с отцом Молибденом, который прямо сказал ей о необходимости просить прощения. «Со всем тщанием мы должны стараться залатать прорехи, оставленные нашими неблаговидными деяниями, дитя моё. И чем сложнее, чем неприятнее даются нам эти „штопочки“ да „заплатки“, тем крепче мы подумаем в следующий раз, прежде чем вновь совершить что-то дурное».

В ночь перед работой спала Сурьма плохо. Почти примирившись с мыслью, что не найдёт себе покоя и не сможет дальше нормально работать с Висмутом, пока перед ним не извинится, она никак не могла ни собраться с духом для решительного шага, ни подобрать нужных слов. Весь следующий рабочий день украдкой бросала на него тоскливые взгляды, не в силах сдвинуться со своего места, но новенький занимался работой и по-прежнему не обращал на Сурьму внимания. Ах, если бы это был кто-то типа Астата — кто-то её круга — дело было бы значительно проще! Она бы церемонно произнесла одну из сотен картонных вежливых фраз, заученных ещё в гимназии, ей бы ответили аналогичной, они обменялись бы фальшивыми улыбками — и дело в шляпе! Но здесь почему-то всё казалось совершенно иным и от этого было гораздо сложнее и тоньше.

В конце концов Сурьма решила повременить с извинениями до завтра: сегодня почти вся бригада в ангаре, не может же она заводить такой разговор у всех на глазах! Да и попросить Висмута выйти на минуточку — тоже не слишком-то красиво. Лучше подождать подходящего момента.

На следующий день Висмут едва не опоздал, хотя обычно приходил раньше всех. Тайком окинув его цепким взглядом, Сурьма отметила, что он слегка прихрамывает, да и вообще выглядит хуже обычного: вид уставший, будто Висмуту не спалось всю ночь; под глазами тени, меж бровей — глубокая складочка.

После того, как Сурьма получила свои техлисты, она специально поспешила выйти из подсобки сразу за ним, чтобы можно было обогнать Висмута в узком коридоре, где двое едва ли могли разойтись, не соприкоснувшись рукавами. Прихрамывавший Висмут услышал её спешный шаг у себя за спиной и пропустил Сурьму вперёд, как она и рассчитывала. Это была удобная возможность незаметно принюхаться к новенькому, что Сурьма и сделала, глубоко втянув носом воздух.

От Висмута пахло давно подсохшей масляной краской и ветхим бывалым деревом, фонарной копотью и горячей жестью. И шпалами, пропитанными чёрным смолистым креозотом. Сумасшедший, будоражащий запах, пронизывающий насквозь, до звона в ушах, словно паровозный свисток! Ведь и живые локомотивы пахнут почти так же, разве что в их запахе больше металлического, чем древесного. Сурьма невольно ещё больше замедлила шаг и едва не забыла, для чего задумала весь этот манёвр. Алкоголем от Висмута не пахло. Ни капельки. Ничуточки. Поэтому, если прошлую ночь он и не сомкнул глаз, то явно не из-за того, что пил.

Висмут вновь отправился на открытые пути, как и бо́льшая часть бригады; у Сурьмы было два мелких задания в ангаре, с которыми она быстро справилась и заскучала. Побродив туда-сюда и не найдя себе работы, ушла в подсобку. Вытащив из своей сумки толстый блокнот в кожаной обложке, устроилась с ним в уголке. Если бы его корочки не стягивал застёгнутый на пряжку ремешок, блокнот бы не закрылся: настолько распух от газетных заметок, вклеенных между исписанными тонким косым почерком страницами. Его Сурьме подарил отец, и она вела его уже больше десяти лет — с того момента, как услышала историю о мастере Полонии и пропавшей экспедиции.

Эта история так взволновала маленькую Сурьму, у которой уже чётко обозначились способности пробуждающей, что она едва ли не ночевала в научном зале библиотеки Крезола и зале периодики, выписывая из книг и газет всё, что имело отношение к самому мастеру и к его живым паровозам. И мастером, и паровозами она была практически одержима. Тогда-то она и вознамерилась во что бы то ни стало отыскать затерянную «Ртуть», на которой, как предполагали, спрятан секрет пластин мастера Полония.

Конечно, она знала, что на поиски пропавших учёных несколько раз снаряжали экспедиции и что все они потерпели неудачу, вернувшись ни с чем (а последняя не вернулась вовсе, погибнув под обвалом в горах). Но в сердце Сурьмы горела несгибаемая вера в то, что кому-то должно повезти, — не могла же «Ртуть» со всеми своими пассажирами просто испариться! И она твёрдо вознамерилась стать тем счастливчиком, который отыщет её.

Если бы у Сурьмы было достаточно денег для организации всего дела, она бы отправилась на поиски сразу после университета. Но семья была разорена, правительство, после всех неудачных попыток, прекратило финансировать подобные затеи, а искать столь же увлечённого мецената было рискованно: ведь на чьи деньги организована экспедиция, тому принадлежат и все открытия.

Ну уж нет! Таким величайшим открытием, как химический состав сплава осциллирующих пластин мастера Полония, Сурьма делиться не планировала!

Она открыла блокнот на странице с переписанной заметкой — последними официальными словами учёного перед той злосчастной экспедицией; аккуратно провела пальцем по убористым строчкам. Сурьма глубоко, до священного трепета уважала мастера Полония.

«Я уже перевернул научный мир, создав локомотив, способный работать на человеческой энергии. За живыми паровозами — будущее, это понимают все образованные люди, что бы там ни говорили сектантские учения! Но это ещё не всё! По возвращении из