Свое время - Яна Дубинянская

Духотища и вонь, как всегда по утрам, когда мне приходится дышать с ними одним воздухом. Две минуты до таймера. Долго. Можно было бы уже встать и даже пройти в душ, но я не хочу ни секунды быть таким же, как они.

В отличие от них — всех до единого! — у меня есть работа. У меня есть цель. У меня есть — никто из них, сопящих в две дырки, даже и не понял бы, о чем это я, — свое время.

В ожидании закрываю глаза, чтобы не видеть этих рож, и веки тяжелеют, и я успеваю посмотреть микросон об отвесных скалах и железных шипах на ботинках, о натянутом тросе, внезапно выскальзывающем из рук…

Таймер!!!

Он включается неслышно — ни для кого, кроме меня. И начинает все ускоряющийся отсчет моего, только моего рабочего времени.

Подхватываю форму и мобилу, и вот я уже под душем, струи лупят в шею и плечи, разгоняя кровь и нервные импульсы, поднимаются дыбом мокрые волоски по всему телу, взрываются вулканчиками островки жара в мозгу, сливаясь в горячий шлем на бритой голове, деревенеют мускулы перед тем, как налиться железом, на мгновение подбираются яйца, встает член. Организм встряхивается, перестраиваясь, входя в рабочий ритм, и полет капель с потолка становится медленным и парящим, как снег, я могу без труда поймать в ладонь каждую из них, предварительно пометив безошибочным взглядом. Но у меня нет на это времени.

Мгновение смотрю в зеркало, я люблю видеть себя в форме, в облегающем сером комбинезоне, протестированном на максимальную оптическую незаметность в рабочем режиме. В форме нас не видит никто, никто из коммуналов и гостей, я имею в виду. Инструкция обязывает переодеваться к финальному таймеру, но лично я ненавижу коммунальные тряпки — лучше под конец рабочего времени просто оказаться в дом-сне, раздеться и отрубиться сразу же, раньше них всех. Наверное, поэтому я всегда и просыпаюсь так рано.

Перед тем как выйти из дому, ликвидирую чьи-то вонючие носки, комья волос, плевки и грязные следы на полу — такова инструкция, ликвидатор не вправе оставить после себя срач по периметру дом-сна. Противно, однако никто и не обещал, что моя работа будет сплошным удовольствием. На момент, когда меня уже почти нет, блондинка вдруг отрывает голову от матраса, медленно садится со слепленными глазами, разевая рот в бесконечном зевке, повисают в воздухе патлы, приподнимаются вверх, как воздушные шары, огромные сиськи. Как они планируют назад к ее животу, похожему на морду шарпея, я уже не застаю.

Лечу по улице, рассекая острый утренний воздух. Утро — самая классная часть моего времени, утро принадлежит только нам. Коммуналы будут дрыхнуть еще не меньше двух-трех часов — их часов, о которых сейчас даже смешно думать. По ходу ликвидирую следы вчерашней ночной жизни, все эти жестянки, бутылки, упаковки от жратвы, шприцы, использованные презики и шмотки. Последние, согласно инструкции, нужно снова сдавать в дом-одежду, но это при условии отсутствия повреждений, смотри пункт восемь дробь четырнадцать, а какая-нибудь дыра отыщется всегда; ну и мне просто нравится смотреть, как цветные коммунальные тряпки корчатся, съеживаясь в радиусе ликвида. Это быстро, я не трачу лишнего времени.

Улица дает крен на повороте; поднимаю руку, приветствуя издали другого, такого же, как я. Счастье — знать, что ты не один. Просто знать, не заморачиваясь деталями, не пытаясь даже приблизиться, я вообще презираю многоразовые контакты по типу дружбы, пускай этим балуются коммуналы. Фигура в сером машет в ответ, делает стремительный вираж и скрывается за углом. Того парня, может быть, тоже зовут Молния.

А вот, пожалуйста, и первый труп.

Определяю мгновенно, на глаз, я профессионал — но все же выполняю все предписания инструкции: индикатор дыхания, сетчатка, пульс, выдерживаю контрольный период замера. Эта лабуда разработана для новичков, и правда, ненаметанным взглядом трудно отличить труп от, допустим, тела в алкогольной либо наркотической отключке — из ритма своего времени. У трупа раскроен череп, волосы запек­лись кровищей, выглядывает зубчатый край желтой кости. Наличие физических повреждений не всегда является прямым показанием к ликвидации, лично я этого не понимаю и вообще стараюсь держаться подальше от дом-больничек, они меня напрягают, особенно госпитальные девки, работающие вдвое быстрее нас. Но в данном случае речь о доставке точно не идет. Настраиваю поле, в радиус попадают заодно несколько смятых пивных банок, и это здорово, люблю рационализировать свою работу.

Заворачиваю за угол. Здесь начинается самый главный участок моей работы — гостевая зона. Внешне она ничем не отличается от остальных, мир-коммуна честен и прозрачен для каждого, мы никому не пускаем пыль в глаза; повышается лишь уровень ответственности, и я ощущаю это физически, тонким щекотным звоном, который поднимается снизу живота и распирает грудь.

Здесь уже чисто, кто-то успел пройти до меня, и это хорошо: по инструкции гостевую зону ежедневно должны отрабатывать как минимум трое ликвидаторов, и с каждым новым проходом ответственность растет, а я люблю это звенящее чувство. Поворот за поворотом, птичье пятнышко на стене, игла от шприца, не попавшая в чей-то радиус, зеленые разводы засохшей органики светятся в спектралке; чисто не там, где не свинячат коммуналы, чисто там, где прошел ликвидатор. Гости офигевают от нашей нереальной утренней чистоты, хотя они и днем офигевают, и по вечерам, на гостей вообще очень смешно смотреть, смешнее, чем на любого из местных. Резко разворачиваюсь и прохожу участок еще раз — возможно, другого ликвидатора сегодня уже не будет, а значит, за гостей отвечаю я, Молния. Гость должен захотеть остаться в первые восемь часов пребывания в мире-коммуне (понятно, коммунальных часов): это предел. Если нет, отвечают все службы, и в первую очередь мы. Наша задача — сломать гостевой шаблон.

На нашей стороне время. Мое рабочее время.

Оно летит вперед, отдаваясь в ушах веселым свистом, я много успел, сорок восемь ликвидных эпизодов по типу два дробь четыре, одних трупов девять штук, я всегда многое успеваю еще до того, как они начинают выползать на улицы — первые коммуналы, ранние пташки, мы их так называем между собой, когда вообще замечаем, когда хотим поржать. Они ковыляют враскорячку, покачиваясь на каждой ноге, совершая массу лишних, ненужных движений, растянутых временем. Как-то я в рабочем режиме встретил на улице Нато, одну свою бывшую, а тогда еще не бывшую и даже многоразовую, короче, просвистели, с тех пор на коммуналок у меня не стоит, сорри, девчонки. Она еще любила повторять, что я постарел. Каждую, ёпстец, ночь.

Таймер на завтрак, всегда неожиданный и как будто раньше, чем надо; я люблю свою работу, меня ломает ее прерывать. Заруливаю в ближайший дом-стол. Тут еще нет никого из коммуналов, не то что во время обеда и ужина, когда приходится сковыривать их со стульев, расчищая место: реально обхохочешься. Только свои ребята. Серые комбинезоны. Молнии.

Слаженный лязг вилок звучит, будто тяжелый металл, и так же слаженно двигаются челюсти. Ликвидатор ест аккуратно, свинячат одни коммуналы. Калорийная здоровая еда. Передо мной появляется кусок соевого мяса, весь в остро пахнущих потеках соуса, его края свисают с тарелки, а откуда он взялся, я, как всегда, не заметил, столовские девки тоже работают быстрее нас — но не настолько, нет.