Коловрат - Андрей Гончаров

Князь Федор Юрьевич стоял между Евпатием и Живком, уперев руки в бока, и мерил взглядом обоих.

– Что удумали на пиру у князя? Удаль свою показать негде? Оба с глаз моих долой! И чтобы светлый день не поганить!

Руки удерживавших Евпатия дружинников ослабли. Один из них подошел к лестнице и попытался вытащить нож Коловрата из древесины. Живко стряхнул с себя руки воинов, полыхнул негодующе глазами и ушел вверх по лестнице. Евпатий проводил его широкоплечую фигуру взглядом. Вот и печаль в дом пришла, подумал он о дочери. Как сказать-то, лебедушке своей, что не люба она ему, что нет у нее жениха теперь. Круто повернувшись, Евпатий пошел со двора.

Возле кузниц, чадивших удушливым черным дымом и оглушающих звонкими ударами молотов, Коловрата догнал Полторак.

– Подожди, воевода! – Юноша схватил Евпатия за плечо. – Что с тобой, ты никак сегодня лишнего выпил?

Коловрат остановился и резко повернулся к Полтораку, обжигая огненным взглядом:

– Не вино во мне взыграло! Обиду мне нанесли горькую, лютую, в самое сердце ударили меня сегодня.

– Это ты сегодня чуть было в сердце не ударил, – с сожалением покачал головой Полторак, протягивая воеводе его нож рукоятью вперед. – Убил бы Живка, князь тебе этого не простил бы. Да и гости там. Князья, братья князя Юрия. Чего вы с ним сцепились-то? Андрей вроде к тебе набивался Ждану просить. Или слово недоброе тебе сказал? Ты в последнее время, как я погляжу, не в себе ходишь.

– Он Жданушку мою на другую девицу променял, – засовывая нож за пояс, ответил Евпатий. – Не любовь в нем говорила, а желание с теми, кто выше его в положении, породниться. И все, Полторак! Об этом говорить больше не будем.

– По-твоему будь, – кивнул молодой человек, идя рядом, положив ладонь на рукоять сабли. – Давно от Стояна вестей не было. Далеко ли ты его послал?

– Не только его послал. До лесов на берегах Воронеж-реки, на Цну послал.

– Так степняки не показываются, – задумчиво пожал плечами Полторак, идя рядом с воеводой. – Неужто новая беда ждет земли русские. Только-только с Черниговом в мире жить стали. С владимирскими и суздальскими князьями биться в широком поле перестали. Сколько ратного люда положили из-за споров меж князьями!

– Да, – вздохнул Евпатий, – когда князь черниговский Ярослав Святославович помер, отошли от Чернигова муромские и рязанские земли. И Пронск поднялся на княжение, и Переяславль, и Ростиславль, и Ижеславль. Только дружбы меж князьями больше не было. А с владимирскими и суздальскими князьями, так с теми бились насмерть. Ты это и сам знаешь, Полторак. Ты мальцом был, когда Всеволод Большое Гнездо сжег Рязань. А я бился под этими стенами. И ведь не чужую, русскую кровь проливали. Сердце болит, когда думаю о том, что Рязань только-только восстанавливать стали – и снова гроза приближается. А возле князя нашего шептуны завелись, которые сладко поют ему в уши, что, мол, откупимся, сговоримся!

– Ты, Евпатий Львович, вот что… – Полторак замолчал, хмуро посмотрев по сторонам. – Ты бы не горячился так, да на людях голоса не поднимал. Беды бы не случилось какой.

– Что? – Евпатий с изумлением посмотрел на Полторака. – Смириться советуешь? Молчать? Такому не бывать!

Топнув ногой, Коловрат свернул к своим хоромам. Шел он быстро, отмахивая правой рукой и стискивая левой рукоять ножа за поясом. Полторак остался стоять, глядя вслед своему воеводе с улыбкой на губах. К нему неторопливо подошли двое дружинников без брони, в одних кафтанах, и саблями на поясах.

– Ну что? – спросил один из дружинников.

– Горяч наш воевода, ох как горяч, – провожая взглядом Коловрата, ответил Полторак. – Не ровен час, беды на свою голову наживет. Вот что, други, надо бы за домом Евпатия посматривать. Как куда он сам пойдет, так поодаль кому-то из нас быть.

– Кто ж с нашим Евпатием в бой-то вступить захочет? Если только кому жизнь не мила! – засмеялся второй дружинник. – Его меч словно молния разит.

– Так ведь то лицом к лицу, – покачал головой Полторак и похлопал снисходительно молодого дружинника по плечу. – У кого душа темная, те лицом к лицу не сражаются. Они норовят со спины подойти.

Евпатий за остаток дня так и не нашел в себе сил душевных поговорить с дочерью. Знал, что Ждана мучается, не понимает, почему ее милый не идет, знать о себе не дает. Язык не поворачивался хулить Андрея в глазах дочери, а ведь знал Евпатий, что придется. Не сегодня, так завтра. Лагода один раз глянула хозяину в глаза и исчезла до самой ночи. Только и видел ее Евпатий, когда она Ждану собирала ко сну, расчесывала девушке волосы. И снова Лагода поняла по взгляду Евпатия, что не ладно у того на душе. Она нашла его, когда Евпатий сидел в большой горнице один за столом и смотрел на свет свечи. Подошла, смирно присела рядом, коснулась легко мужского плеча.

– Что с тобой, Ипатушка? – спросила кормилица очень тихо, чуть шевеля губами.

И сразу на душе стало как-то теплее и спокойнее. Он повернул голову, посмотрел Лагоде в глаза, в самую глубину ее задумчивых, туманных глаз. И все стало на свои места, стало просто, как не раз бывало в бою, когда он знал, как поступить и что предпринять. Когда был уверен, что победит.

– Не хотел дочери говорить, потому что не знаю, какие слова подобрать для этого, – ответил Евпатий.

– С Андреем что-то? Разлюбил он нашу доченьку?

Лагода сказал это так просто, так обыденно, что Евпатий не стал ее поправлять. Наша доченька! Хорошо, что она так сказала, подумалось Евпатию. Так даже легче. Да и не знал я разве, что кормилица относится к Ждане как к родной дочери.

– Да, разлюбил, – сухо отозвался Евпатий.

– Я знала. – Лагода убрала руку с плеча хозяина и села боком к нему, чуть касаясь бедром его бедра. – И Ждана уже догадывается. Наверное, у них давно разлад начался.

– Ты уж там сама ей скажи, как получится. Тебе виднее. – Евпатий вздохнул полной грудью, как будто большой груз с плеч свалил, и положил свою широкую загрубевшую ладонь на пальцы Ладоги.

– Ты… спасибо тебе, горлица ты наша. Что бы мы без тебя делали… я бы без тебя делал?

– Да так бы и жил, – неожиданно с каким-то странным весельем в голосе ответила Лагода. – Жил – не тужил! Привел в дом жену, она бы дочь тебе взрастила, воспитала, женским премудростям научила. И тебе утеха, и в доме порядок…

Евпатий засопел, хмуря густые брови, поднялся как грозовая туча, стиснув кулачищи. Лагода осталась сидеть, глядя на него снизу вверх невинными лучистыми серыми глазами. Наткнувшись на ее взгляд, Евпатий мгновенно остыл, опустил плечи и отвел глаза. Права Лагода, и говорить нечего. Ни жена, ни мать, ни сестра. Но какие слова найти для нее сейчас. Евпатий стоял, глядя в женские глаза, но Лагода решила все быстрее его.

– Отдохнуть тебе надо, Ипатушка, – сказала она, вставая. – Шел бы ты спать, а то ведь кто знает, что завтрашний день тебе приготовит.