Связывающая луна - Эмма Хамм

мог сам сдвинуть эту чертову картину. Отец смотрел на него нарисованными глазами, и он уже знал, что скажет старик. Эта ошибка будет стоить им всем, а он подверг фамилию серьезной опасности.

Когда она не пошевелилась, он крепче сжал руку. Ровно настолько, чтобы она почувствовала выпуклость его мышц под своей головой. Хотя он надеялся, что она не ощущала, насколько он уже стал больше. Потому что он станет еще больше, если она не поторопится, тогда он станет диким.

Она подняла руку к портрету, это заняло много времени. Ему казалось, что он наблюдал, как она движется в замедленном времени, а не в том, в котором он существовал. Она вообще почти не шевелилась. Но, наконец, ее пальцы коснулись края картины, и она толкнула ее.

На секунду он подумал, что картина лишь покачнется. Ему придется сказать ей, чтобы она коснулась картины снова. Надавила сильнее. Золотая декоративная рама зацепилась, а затем упала на пол с громким хлопком, эхом разнесшимся по бальному залу.

Дверь в подвал была открыта, как всегда в полнолуние. Готова к хозяину, который спустится во тьму и выпустит свое безумие на волю.

Немного облегчения пришло вместе с сырым, затхлым запахом подвального воздуха. По крайней мере, он знал, что был близко. На этот раз он успеет, хотя добраться сюда было испытанием. Больше он так не будет. Он проигнорировал бы следующего вора, чтобы никого не подвергать опасности, как сегодня.

— Двигайся, — прорычал он ей на ухо. — Ты пойдешь со мной.

— Я не пойду в темноту, — ее сердитый тон соответствовал его тону. — Ты не можешь меня заставить.

Она уперлась ногами в дверной косяк и замахнулась так быстро, что он не успел собраться. Воровка сильно толкнула и отбросила их обоих назад.

Она рухнула на него сверху. Весь воздух из его легких вырвался, и в груди у него заныло, когда она ударила его локтем по ребрам. Если бы он был еще просто человеком, она могла бы сломать ребро, но зверь уже хотел, чтобы его выпустили. Он царапал и выл внутри него, и если ему не повезет, он больше не будет контролировать эту ситуацию.

Воровка перекатилась, хрипя, пока отползала. Может, она была ранена. Может, они оба сделали что-то, от чего уже не оправятся, но она нужна ему, чтобы добраться до убежища.

Тени подступали перед глазами, угрожая потерей сознания.

— Нет, — пробормотал он низким голосом. Слишком низким даже для его ушей. — Ты не можешь.

— Ты обманул меня раз, — ее подрагивающий голос тоже не был правильным. — Прикоснись ко мне еще раз, и я убью тебя.

Зверь принял вызов. Он точно знал, что за женщина стоит перед ним, и зверь всегда любил охоту. С этой женщиной будет сложно, да, но она склонится перед их желаниями. Как бы она ни боролась.

С последним отчаянным криком он бросился на женщину. Лютер боролся с каждым инстинктом в своем теле, который хотел, чтобы он отпустил. Дал зверю волю, потому что была полная луна, и он мог видеть серебряные лучи лунного света, пробивающиеся сквозь трещины в стекле.

Слишком поздно.

Он опоздал.

Но не для нее. Он все еще мог спасти ее, если бы был достаточно храбрым, если бы боролся достаточно упорно. И он бы это сделал. Лютер не отдал бы зверю эту женщину, не заслуживающую смерти, хоть она вломилась в его дом и попыталась украсть у него. Она все равно заслужила долгую жизнь.

Ее слова звенели в его ушах. Я не буду сидеть в канаве и умирать только потому, что мое существование заставляет людей чувствовать себя некомфортно.

Он знал, на что похожа эта жизнь. Все отбрасывали ее, потому что она была другой, и это было неправильно. Слова тронули его до глубины души, и он не выдержал. Он должен был восстановить то, что было сломано, и первым шагом было не скормить ее своему зверю.

Лютер схватил ее за руку, потянул и заставил встать. Одного последнего отчаянного, мучительного движения хватило, чтобы швырнуть ее к двери.

Воровка провалилась в проем. Она не знала, что там были ступеньки, и он услышал ее крик потрясения, пока она кубарем неслась по ним.

«Пожалуйста, не сломай себе шею», — подумал он, посылая молитву любому богу на их небесах, который выслушал бы такого зверя, как он. Он прикует себя цепью, и она будет в ужасе от этого. Но потом он очнется. Завтра, когда им будет безопасно выйти. Она доживет до следующего дня. Злая, может быть, но живая.

Может, он не соображал. Голос отца больше не звучал в его голове, говоря ему, что делать. Как действовать.

Лютер с грохотом захлопнул дверь, и его снова накрыло чувство облегчения. Наконец-то он смог расслабиться. Он был в подвале, и зверь не мог причинить никому вреда. Он так и останется в ловушке, вынужденный ходить от стены к стене, пока цепи впиваются в его запястья.

Но… Он посмотрел на свои руки и увидел, как из кончиков пальцев вырываются когти. Когти, которые все еще озарял лунный свет.

Его глаза скользнули вверх, и он понял, что захлопнул дверь, да. Запер. Но он был не на той стороне.

Он оставил женщину в убежище, не подозревающую о том, что, хоть комната была единственным местом, где могло сдержаться чудовище, она также находилась и в единственном месте, куда оно теперь не могло добраться.

— О, нет, — прошептал он.

Лютер прижал руку к древней деревянной двери и закрыл глаза. Его отец был бы разочарован, если бы был жив, и не так разочарован, как от многих лет жизни с сыном, который так и не оправдал его ожиданий. Это было худшее предательство. Лютер сделал то, что все они так старались не делать.

Он выпустил чудовище в Перекрёсток Мертвеца и не мог остановить то, что должно было произойти этой ночью. Не теперь.

Волк проснулся у него в груди, словно ждал этого момента всю жизнь. Может, так и было. Существо провело столько лет взаперти, вдали от лунного света и леса, который звал его.

Лютер издал низкий стон, когда первый треск эхом разнесся по бальному залу. Это был звук ломающихся и передвигающихся костей. Его позвоночник двигался, не только мускулы, но и кости смещались и становились чем-то совершенно новым. Его руки изогнулись, отбрасывая все его тело на шаг назад от боли и страданий от этого.

Он откинул голову, глядя на лунный свет сквозь разбитое стекло, его зрение расплывалось. Это