Восстание - Радмила Александровна Ёлкина

то, что было?! – у меня побежала слеза по щеке, но я ее тут же утерла. – Как же так?

– Дружбу нельзя забыть, она всегда будет в памяти. А вот поставить ее ниже любви можно. Рано или поздно мы все взрослеем и выбираем для себя то, что нам действительно нужно. А любовь, Таня, любовь нужна всем. Человек не может без любви.

– Вова не побежит с нами, потому что он встретил какую–то девушку. Я разозлилась на него, потому что он предпочел остаться с ней, а не бежать со мной. Ну как можно быть таким болваном? Ведь свобода – это самое замечательное, чтобы он мог получить.

– Таня, – папа тихо посмеялся. – Ты поймешь это рано или поздно. Ты не поймешь его, пока сама все это не переживешь. Так что не осуждай его, – папа тяжело вздохнул, а потом сел прямо и стал очень серьезным. – А теперь я хотел бы узнать, где ты была ночью.

– Просматривала заброшенный дом, а потом там и уснула, потому что сильно хотела спать, а потом пошла на работы. Я не думала, что все так выйдет. Извини.

– Завтра последний день, – тихо говорил папа. – А потом мы больше никогда не увидимся. Но, знаешь, я буду думать о том, что именно мои дети стали свободными. Что я смог отпустить их для того, чтобы они жили жизнью, который не жил я сам. И я даже счастлив, но…

– Но расставаться и понимать, что это навсегда, довольно тяжело. Я знаю. Но я не останусь здесь, папа. Я хочу жить, и хочу, чтобы Варя тоже жила. Завтра я отнесу запасы в дом, ночью мы с Варей пойдем туда, а дальше будь что будет, – сказала твердо я и посмотрела на папу. Он грустно улыбнулся. Он поцеловал меня в лоб, и я пошла в свою комнату. Я снова не спала. Завтра последний день. Последний день. Это очень все как–то странно. Я же больше никогда не смогу сюда вернуться. Либо я умру, либо буду жить иначе. Надо же было еще с Вовой поругаться. Думая о нем, у меня снова к глазам начали подступать слезы. Я тихо плакала, чтобы не разбудить Варю, а потом спокойно заснула.

7

6:30. Встала я на полчаса позже. Варя уже пила чай и ела кусочек хлеба, когда я пришла позавтракать. Видя, что хлеба осталось всего ничего, я обошлась просто чаем. Я быстро умылась. Смотря в зеркало, заметила, что у меня было опухшим лицо от ночных слез. Я сделала тугой узел из волос на затылке и встала посреди маленькой кухни. Я думала о том, что можно собрать с собой. Я нашла сначала два старых рюкзака, села на пол и снова задумалась. Надо брать самое необходимое. Прежде всего, нужно было взять воду. Недавно был привоз, а значит, еды и воды было пока достаточно. В чулане я нашла четыре огромных бутыли с водой. Я нашла несколько фляжек и разлила туда воду. Теперь нужна была еда. Взяла тут же, в чулане, булку хлеба. На первое время нам должно было хватить, а там дальше мы, наверное, заживем получше. Я делала все быстро. Не знаю даже почему. Что–то подсказывало мне, что вещи лучше собрать сейчас. Я посмотрела на Варю, которая не знала, что ей делать. Сказав ей, чтобы она принесла теплой одежды, я взяла оставшееся одно яблоко. Я смотрела на него и улыбалась. Но стоило мне вспомнить, что случилось этой ночью, улыбка сползала с моего лица. От мыслей меня прервал крик. Варя тут же прибежала на кухню с одеждой. Я слышала чьи–то мольбы и крики на улице. Было рано. Было еще рано. Показав Варе знак, чтобы она быстро положила одежду по рюкзакам, я осторожно выглянула в окна. Дежурные собирали людей. А значит, Праведники решили приехать на день раньше. Всё к чертям! До нашего дома пока не дошли, но я видела, как у соседей была паника. Они кричали и рыдали, боясь потерять жизнь. Но мы старались никогда не паниковать. Два года назад одна женщина ни в какую не хотела отпускать на площадь своих детей. Её через десять минут истерики пристрелили на месте. И вот нам нужно было что–то придумать. Нужно было что–то срочно делать. Я быстро надела на Варю рюкзак и накинула на неё мамину куртку, она была ей велика, и потому было почти незаметно то, что у сестры был рюкзак. Я же взяла рюкзак побольше и надела папину куртку, в которой я тут же утонула. Как только мы собрались с Варей, в дверь постучали Дежурные. Сегодня они были вооружены. Спокойно и без паники мы вышли с сестрой из дома, теряясь в толпе других людей. Я искала глазами Вову. Но так и не нашла его.

В городе было только две площади. Мы шли к самой ближайшей, где отбирали четырех людей. На другой выбирали трех. Вероятность того, что могут выбрать нас с Варей, была больше, чем в другом районе. Некоторые дети в толпе плакали, а взрослые шли с опущенными головами. Я держала Варю за руку. Самое страшное – осознавать то, что кого–то все равно возьмут, и они умрут. Когда выбирают не тебя, ты не можешь выдохнуть спокойно, потому что вместо тебя умрут другие. Было прохладное утро. Хорошо, что у нас были куртки. Мамы и папы я тоже не находила в толпе. Вскоре все остановились. Мы уже были на площади. Охрана была повсюду. На высокой сцене уже стоял один из Праведников с двумя охранниками. Это был все тот же мужчина, что и всегда. Высокий, в дорогом костюме, с глазами, полными отвращением к нам. Мы ведь всего лишь рабы. Рядом с ним была коробка с именами. Но сначала наугад выбирался один человек из списка. Как говорила та женщина Мария, я не была там. А Варю туда бы точно не записали.

– Добрый день, жители города номер 104! – торжественно говорил мужчина. – Пришло время снова выбирать тех, кто поможет нашему Спасительному материку жить. Напомню, как и всегда, что я выбираю четырех рабочих, – он все время так говорил. Это сильно задевало каждого. Через несколько лет к нам будут относиться не так доброжелательно как сейчас. О нас будут не только думать как о рабах, но и говорить так. – Что ж, начнем! – он говорил так, будто его совсем не задевало то, что он причастен к убийству людей. А вообще–то, наверное, его и,