Не без вранья - Елена Колина

Глупая Эльза, наивная Эльза, бывший закомплексованный подросток, доверчивый подросток, мечтающий о любви… Она все-таки настояла на своем, и Маяковский был допущен в дом.

Лиля: «Поздоровавшись, он пристально посмотрел на меня, нахмурился, потемнел, сказал: „Вы катастрофически похудели…“ И замолчал. Он был совсем другой, чем тогда, когда в первый раз так неожиданно пришел к нам. Не было в нем и следа тогдашней развязности. Он молчал и с тревогой взглядывал на меня».

Только что умер отец Лили и Эльзы — сестры вернулись в Петроград с похорон. Маяковский в свое время переживал смерть отца очень тяжело, и он, наверное, просто жалеет Лилю и, как многие, не умеет выразить жалость, не умеет сказать: «Я выражаю вам соболезнование», это совсем не его слова.

Лиля так неразрывно ассоциируется в нашем сознании с литературой, кажется, она всегда была «музой русского авангарда», но это совершенно не так: в 1915 году, когда Эльза привела к Брикам Маяковского, Лиля была богатая, светская, ничем не связанная с литературой.

«…Приятельницы у нее богатые дамы. Есть даже банкиры. Люди, в общем, без родины, живут они в квартирах, похожих на восточные бани, покупают фарфор и говорят даже остроты, не глупы, по-своему международны. При них артистки, не очень много играющие, немножко слыхали про символизм, может быть, про Фрейда… Они едят какие-то груши невероятные, чуть ли не с гербами, чуть ли не с родословными, привязанными к черенкам плодов». Так пишет друг Бриков и Маяковского Виктор Шкловский[2].

О ком это? О новых русских? Это «предреволюционное, предвоенное общество…»

Круг Бриков был совершенно не литературный, не художественный и даже не очень интеллигентный — коммерсанты, банкиры, актрисы, денди, золотая молодежь, «новые русские» того времени. И сами Брики были «новые русские». Для Лили искусство было частью моды, принадлежностью светской жизни. Шкловский пишет, что до знакомства с Маяковским Лиля любила стихи «розы и морозы», то есть стихи она нисколько не любила и ничего в них не понимала. И к Маяковскому Лиля с Осипом отнеслись без пиетета: ладно уж, пусть мальчик встанет на стул и прочитает стихотворение, только быстро.

Маяковский получил разрешение читать стихи.

Лиля: «Между двумя комнатами для экономии места была вынута дверь. Маяковский стоял, прислонившись спиной к дверной раме. Из внутреннего кармана пиджака он извлек небольшую тетрадку, заглянул в нее и сунул в тот же карман. Он задумался. Потом обвел глазами комнату, как огромную аудиторию, прочел пролог…»

У меня в душе ни одного седого волоса,

и старческой нежности нет в ней!

Мир огромив мощью голоса,

Иду — красивый,

двадцатидвухлетний.

Нежные!

Вы любовь на скрипки ложите.

Любовь на литавры ложит грубый.

А себя, как я, вывернуть не можете,

Чтобы были одни сплошные губы!

Лиля: «…Прочел пролог и спросил — не стихами, прозой — негромким, с тех пор незабываемым голосом: „Вы думаете, это бредит малярия? Это было, было в Одессе“. Мы подняли головы и до конца не спускали глаз с невиданного чуда».

Эльза торжествовала, гордо посматривала по сторонам — слушают, и, кажется, нравится! Ей хотелось кричать, как ребенку, — я говорила, говорила!.. Разве это может не вызвать восторга?!

Всемогущий, ты выдумал пару рук,

сделал,

что у каждого есть голова, —

отчего ты не выдумал,

чтоб было без мук

целовать, целовать, целовать?!

Маяковский читал «Облако в штанах». Эльза переводила глаза с Маяковского на Лилю, с Лили на Маяковского, приклеиваясь к нему влюбленным взглядом. Когда ты еще не очень взрослая, влюблена, кажется, что такого — никогда, ни у кого, ни с кем, только с тобой и с ним, — любовный вихрь вьется по всему телу, замираешь от его голоса, хочется немедленно отдать ему все, умереть для него, быстро вырасти и стать для него всем.

Какой был Маяковский? Когда влюбленная Эльза притащила его в дом нежеланного, когда он читал Брикам «Облако в штанах», когда «наметилась судьба» всех, кто слушал его?

Маяковский был очень красив!

«Не только фигурой, но и лицом… он очень похож на Аполлона… очень высокий, стройный».

«Он садился на стул как на седло мотоцикла, подавался вперед, резал и быстро глотал венский шницель, играл в карты, скашивая глаза и не поворачивая головы…»[3].

Эльза влюбленно глядела на Маяковского и мечтала стать для него всем, Лиля смотрела на Маяковского, и, кажется, я знаю, о чем она думала. Она думала — интересно…

Лиля: «Маяковский ни разу не переменил позы. Ни на кого не взглянул. Он жаловался, негодовал, требовал, впадал в истерику, делал паузы между частями».

Реакция Брика на чтение поэмы была совершенно восторженная, не характерная для этого не очень эмоционального, сдержанного человека.

Лиля: «Он не представлял себе! Думать не мог! Это лучше всего, что он знает в поэзии!.. Маяковский — величайший поэт, даже если ничего больше не напишет».

О своей реакции на поэму Лиля не упоминает, только о реакции Брика. Это очень важно, потому что не было у Лили никакой собственной реакции! Лилины мнения вообще формировал Брик, а потом она их транслировала, — как будто Брик рисовал, а она раскрашивала. Лиля была очень умная женщина и оттого точно знала, что Осип умнее, чем она.

Маяковский дочитал до конца, уселся пить чай рядом с Эльзой, как бы при ней, как и полагалось, — он ведь с ней пришел. «Ося взял тетрадь с рукописью и не отдавал весь вечер — читал». Эльза победительно смотрела на Лилю, она была счастлива и горда, это был очень счастливый миг для Эльзы, миг двойного торжества, любви и тщеславия.

Что было важнее для нее, что Маяковский — любимый, что он великий поэт? Или Лиля, ее одобрение? Чтобы быть с Лилей на равных?

Осип читал рукопись, Маяковский пил чай с вареньем, Эльза любила и гордилась, Лиля — какие она испытывала чувства? Подспудное недовольство и обиду — почему это при ее незаметной младшей сестре вдруг оказался гений?!

Маяковский сказал: «Можно посвятить вам?» Он взял тетрадь у Брика и написал: «Лиле Юрьевне Брик».

Ну… Что тут скажешь?.. Сначала не понимаешь. Совсем не ожидаешь, что тебя предадут… Эльза заметалась глазами, покраснела, притворилась, что не больно, что не мазнули тряпкой по лицу. Попыталась найти какие-то необидные объяснения его поступку. Может же быть, что он посвятил поэму ее сестре, чтобы расположить Лилю к себе и чтобы она встала на их сторону? Или он был возбужден и очарован атмосферой дома и посвятил поэму Лиле из любезности, как прелестной хозяйке?.. Но в глубине души все равно сразу понимаешь… Ее предали, и устроила все это она сама, своими руками — умоляла сестру, чтобы позвали, послушали…