Женщина, квартира, роман - Вильгельм Генацино

В очередной вторник я написал утром заявление об отпуске и отдал его секретарше начальника отдела кадров. Я просил ровно три недели, необходимые мне для замещения редактора на период его отпуска. За неделю до этого я дал Хердегену утвердительный ответ, и он этому очень обрадовался. Он предложил мне единовременную выплату гонорара сразу за все три недели, и я с этим согласился. После этого я почувствовал себя уверенно и беззаботно. Мне хотелось помчаться домой или отправиться на берег реки, но надо было идти назад, на фирму. По дороге мне попалась счастливая женщина – она ехала на велосипеде и ела одну шоколадную конфету за другой. Проезжая мимо меня, она и мне протянула конфету и при этом весело засмеялась. Я тут же пошел и купил себе коробку конфет и всю ее съел по дороге на фирму. Прокурист сказал, что он собирается, после того как я вернусь из отпуска, «засунуть» меня в транспортный отдел и взвалить на меня заботы по обслуживанию водителей грузовиков. Я стоически выдержал это сообщение, поскольку только что временно вступил в должность редактора газеты на период его отпуска. Двойная игра в сотрудника фирмы и одновременно газеты «Тагесанцайгер» доставляла мне все больше удовольствия, хотя я должен был признать, что это стоило мне больших физических усилий. Спокойствие мне вновь вернуло осознание того, что рано или поздно я напишу про прокуриста. Я стал отмечать про себя, как он говорит, как двигается и как одевается. Он носил черные роговые очки, модные в пятидесятых и шестидесятых годах. Но это не мешало ему надевать вязаную безрукавку с зелеными и синими полосами поперек груди. Он не замечал, что уморительная допотопная безрукавка не сочетается с очками в черной роговой оправе. Кроме того, все видели, что он еще носит выше локтя широкие резинки, поддерживающие слишком длинные рукава рубашки, не давая им сползать. Очки в роговой оправе, вязаная безрукавка и подтяжки на рукавах! Одно только сочетание таких слов делало человека посмешищем! Через десять дней я получил возможность собрать дополнительные наблюдения за прокуристом. Ровно на 7.00 была назначена в этот день коллективная вылазка. Всех сотрудников должны были вывезти на пяти автобусах за город, в расположенную в ста пятидесяти километрах деревню виноделов. На прокуристе был летний костюм песочного цвета, в котором он пусть и не очень элегантно, зато неустанно кружился на танцевальной площадке, без конца приглашая жен складских рабочих на танец, что вызывало всеобщее восхищение. Рабочие, обращаясь к прокуристу и управляющему делами, величали их не иначе как «ваше превосходительство». Управляющий делами тоже церемонно склонялся перед женами складских рабочих, приглашая их к танцу, а рабочие объясняли потом своим женам, что им довелось танцевать с «именитостью», и нельзя было понять, то ли это сказано в насмешку, то ли с уважением. Я впервые увидел складских рабочих и сотрудников вместе, в одном помещении. И хотя не было никаких распоряжений, кто где должен сидеть, складские рабочие сели по левую сторону зала, а сотрудники по правую. По работе я был связан с обеими группами и потому поначалу не знал, где мне полагается сидеть. Среди учеников быстро образовались новые пары. Мальчики и девочки были заняты исключительно своим окружением и разбивкой на пары. Господин Ридингер, тот самый эпилептик, поднял бокал и дружески кивнул мне. В принципе меня больше тянуло к складским рабочим, но то, как они себя вели, все-таки отталкивало меня. Мне не импонировало, что сейчас, в этой обстановке, они по-прежнему пили пиво из бутылок. Каждый рабочий мог взять себе пивной бокал, но они находили это абсолютно излишним, а может, стеснялись других, если будут пить пиво из бокалов. Вместо этого они составляли пустые бутылки вдоль стола посредине и сидели, разделенные этой стеной из коричневого стекла. Их даже веселило, что приходится разговаривать, вытягивая головы поверх горлышек бутылок. Бутылки давно стали признаком их принадлежности к единому сообществу, чего рабочие даже сами не замечали. Каждый раз, когда кто-то из них пил из горлышка, бутылка в его руке говорила: мы оба, ты и я, побаиваемся лабиринтов утонченности, давай лучше будем действовать по-простому, так нам сподручнее. Это бесконечное подчеркивание предпочтительно простых манер действовало на меня отрицательно. Я почти уже сел за один стол со складскими рабочими (некоторые из них даже махали мне и звали к себе), но в последний момент меня кое-что отпугнуло. Водитель автопогрузчика с вильчатым захватом – его звали Ханнеман, и рядом с ним я уже было совсем собрался сесть – только что запихнул в рот целую сосиску. Он жевал и одновременно выкрикивал мне в лицо какие-то слова, понять их было невозможно. Обрывки путаных слов, куски сосиски и красный язык заставили меня обогнуть стол, к которому я приблизился уже вплотную, и перейти на сторону служащих.

Я увидел фрау Кифер, сидевшую за одним столом с коллегами из экспортного отдела, хотя и несколько обособленно от них. На фрау Кифер было легкое летнее платье с глубоким вырезом и широкой юбкой, белые босоножки, в руках гладкая сумка чемоданчиком. Мне кажется, меня умилила и привлекла к себе заколка в ее волосах над самым лбом. Все мужчины, словно сговорившись, были одеты в темно-синие, темно-коричневые или темно-зеленые костюмы. Они рассказывали друг другу разные смешные случаи про своих коллег и пили вино и пиво из бокалов. Я сел рядом с фрау Кифер, она показала мне букетик полевых цветов, которые нарвала, гуляя с господином Шефером. Сейчас цветы уже поникли и лежали, увядая, на белой скатерти рядом с серебряной вазочкой для соленых кренделей. Я подошел к стойке и попросил стакан с водопроводной водой, чтобы поставить туда цветочки. Солнечные лучи падали на бокалы с вином и на обручальное кольцо фрау Кифер. Капелла музыкантов из трех человек заиграла новейшие шлягеры. Фрау Кифер рассказывала мне тихим голосом про своего малыша. Мы склонили наши головы, порой даже касаясь друг друга лицом. Нас это не пугало, и мы не шарахались в испуге назад. Через какое-то время контрабасист и аккордеонист подошли к стойке. Оставшийся один ударник схватил микрофон и стал изображать из себя пародиста. Он имитировал голоса Аденауэра, Ульбрихта, потом автомобильные гонки и имел бешеный успех. Фрау Кифер забыла свои рассказы про ребенка и громко смеялась, глядя на ударника, тот буквально лез из кожи. Ближе к вечеру затянули свои песни складские рабочие. Голыми руками морячка не возьмешь, гремело на весь зал. Я танцевал с фрау Кифер. Гул голосов придавал нам уверенность и поднимал наше настроение. Каждый раз, когда я наклонялся к ней, я вдыхал запах крахмального порошка фирмы Хоффман, моя мать тоже пользовалась им, когда гладила свои блузки. Незадолго до ужина первые рабочие уже лежали головами в тарелках. Их жены привычными отработанными движениями поднимали их, тащили к автобусу и «складировали» там. Через какое-то время сами они возвращались в зал и занимали прежнее место за столом. Водитель автопогрузчика Ханнеман упал со стула и ударился головой о батарею. Меня удивил прокурист, он тут же позвонил в местное отделение службы милосердия и потом лично помогал при обработке раны на голове. Оба санитара-добровольца уложили Ханнемана на носилки и отнесли его в автобус. Музыканты уже не проявляли прежнего рвения, но играли беспрерывно. Они даже не покидали сцену, чтобы выпить пива. Обслуживающие банкет девушки то и дело подносили им бутылки и ставили их рядом с пюпитрами. Вскоре и вокруг их ног выстроились целые баррикады из коричневого стекла. А мы с фрау Кифер покинули тем временем зал, решив немного прогуляться. Но из этого мало что вышло – трава на лужайке стояла по пояс. При каждом шаге мы вспугивали огромное количество комаров и разных насекомых, приводивших фрау Кифер в содрогание. Через три минуты мы вернулись в зал. Прокурист подошел к микрофону и сказал, что все, что осталось на столах от угощения, – жаркое, ребрышки, шницеля и куски тортов – можно забрать домой. Господин Штрифлер из бухгалтерии подошел к стойке и сказал барменше: «Положите мне, пожалуйста, в портфель пять шницелей». Коллективное мероприятие, так было объявлено, закончится официально в 23.00. Кто хочет уехать раньше, может воспользоваться двумя автобусами, которые отойдут в десять. Большинство все же осталось до одиннадцати часов, мы с фрау Кифер тоже. Мы смотрели, как музыканты убирают свои инструменты и пьют при этом пиво. Несъеденные ребрышки они пристроили в свободных уголочках своих футляров. Фрау Кифер села в автобус передо мной. Я тоже поднялся и уселся с ней рядом на один из последних рядов. Сзади нас лежал Ханнеман с повязкой на голове, он спал. Фрау Ханнеман сидела на сиденье впереди него, но в противоположном от нас ряду. Господин Шефер открыл свой портфель и протянул фрау Ханнеман в полумраке порцию «кайзеровской короны». Фрау Ханнеман оглянулась на своего мужа и взяла кусок торта. Через несколько минут автобус тронулся и проехал мимо черных виноградников по склонам гор, минуя слабо освещенный поселок. В автобусе тоже было темно. Большинство сотрудников фирмы и рабочих спали, сладко похрапывая. Один раз водитель остановился, одному из рабочих надо было непременно выйти, его мутило. Я подумал, не будет ли лучше покинуть под тем же предлогом автобус и убежать от фрау Кифер. Но каким образом доберусь я отсюда в полночь до дому? Да и, кроме того, раньше надо было думать. Я нагнулся к фрау Кифер и поцеловал ее пышный бюст, расцвеченный магнолиями. Ее телеса несколько волновали меня, хотя и не очень. Я удивился, как естественно все это получается. Гораздо более желанное для меня сближение с Линдой не продвинулось до сих пор ни на шаг. Фрау Кифер расстегнула мне ворот рубашки, при этом ее сумочка упала на пол. Я наклонился вперед, чтобы поднять ее, но фрау Кифер, уперевшись мне в грудь рукой, воспрепятствовала этому. Автобус тем временем превратился в коллективную спальню на колесах. И мы с фрау Кифер тоже периодически впадали в дрёму. Но стоило автобусу резко дернуться или затормозить, мы приходили в себя и опять начинали все сначала. Мгновенная готовность к интимности смущала меня. Я всегда представлял себе так, что у каждой пары есть свой определенный набор приемов, постепенно подводящий их к активным любовным действиям. Один раз когда неоновый свет уличного фонаря осветил автобус, белое лицо фрау Кифер показалось мне каким-то уж очень старомодным. До сих пор мне все никак не удавалось принять нужную позу, чтобы мое тело оказалось промеж ее ног, хотя она давно уже задрала юбку выше головы. В постоянной качке и тряске я все время сползал на бок или меня откидывало назад на свое место. От фрау Кифер духовито пахло рыбой и грибами. Запах был настолько сильным, что я опасался, не выдает ли он нас. Я бросил быстрый взгляд на сиденья и удостоверился, что вокруг не было ни одного тайного наблюдателя. Хотя фрау Кифер то и дело нежно прикасалась ко мне, я все же не был уверен, не заснула ли она опять. Мне даже нравилось воображать, что она ищет меня руками во сне. Я глядел на ее закрытые глаза и думал: ты должен оставить ее в покое. Но уже через три секунды я внес поправку: нет, все же можно попробовать. Если ничего не получится, она даже ничего не заметит. У меня не было уверенности, хочет ли она со мной переспать или просто разрешает мне попытаться это сделать. Мне мешало, что я все время слышал, как ездит по полу туда-сюда ее сумочка. Я все еще надеялся, что мне удастся благодаря качке автобуса выдать свою нерасторопность за робость, а уж такое качество, как робость, сделает меня еще привлекательнее. На одном оживленном перекрестке автобус простоял целых пятнадцать секунд. Свет дуговой лампы напомнил мне время, когда я ребенком ходил по воскресеньям после обеда в кино. Мне тогда очень нравились оба запасных выхода слева и справа от рядов. Это были две узкие, задернутые темными бархатными портьерами двери, над каждой из которых светилась в окошке надпись «ЗАПАСНОЙ ВЫХОД». Я рисовал себе картины, как обваливается потолок, полыхает пожар и кругом царит массовая паника, и потому следил за тем, чтобы всегда сидеть недалеко от запасного выхода. Сейчас я тупо смотрел на чернеющие картофельные поля и сломанные кукурузные стебли и ничего так страстно не желал, как увидеть светящееся окошко с надписью «ЗАПАСНОЙ ВЫХОД». Удивленная моей нерешительностью, фрау Кифер вновь сдвинула колени. Чуть позже, когда автобус дернулся и миновал перекресток, меня спас легкий летний дождик. Сначала мне мешала вода, она стекала по автобусу со всех сторон, но потом меня осенило, что эта струящаяся влага имитирует звуки секса. Мне удалось подтянуться, ухватившись за ручку на спинке сиденья, находившуюся возле плеча фрау Кифер. Ее тело сразу распознало смысл этого действия. Ноги опять раздвинулись, а сама фрау Кифер стала сползать, продвигаясь задом по сиденью вперед. Теперь она уже лежала на спине, раскинув полные ноги и слегка согнув их в коленях. Она выглядела как запрокинутая навзничь белая овечка. Сравнение пришлось мне по душе, но смотреть на нее мне не хотелось. Когда автобус выехал на темную проселочную дорогу, я проник внутрь тела фрау Кифер и мгновенно был захвачен удивительным открытием, что изнутри тело ее еще более мягкое, чем снаружи, не телеса, а нежнейший бархат. Это поразительное ощущение было настолько сильным, что у меня даже выступили слезы. Наконец-то мне стало совершенно все равно, спит она или нет. Я толкался в эту эластичную и беспредельно мягкую плоть, посматривая сверху на лежащего от меня наискосок Ханнемана. Он крепко спал, кровь на его повязке спеклась и засохла.