Есть, господин президент! - Лев Гурский

Оттолкнув какого-то придурка с пончиком, я метнулась налево – да так резко, что в глазах у меня потемнело, а в ушах зазвенело.

Ничего, пройдет. И-раз, и-два, и-три!.. Целых три секунды я двигала ногами, не обращая внимания на звон в ушах. А когда обратила, звон этот уже вплотную накатывал на меня спереди. Вместе с огромным, как линкор, красно-белым трамваем… Ой!

Богу богово, но трамваев на Шаболовке никто не отменял. Я вдруг сообразила, что мчусь, как ненормальная, по рельсам. По инерции. Навстречу судьбе. И ни я, ни даже вагон не успеем изменить курс.

Такая смерть в XXI веке – глупость, ужасная архаика. Все равно что угодить под бивень мамонту. Как же обидно-то, а? Неужели все это– со мной? Кондуктор, нажми на тормозаааааа…

В то мгновение, когда Яна Штейн уже намылилась свалить в мир иной, меня безжалостно рванули за руку и задержали в этом.

И-э-эх, больно как! В плечо ударила молния, челюсти отбили степ, а левая кроссовка осталась на моей ноге только чудом.

Я слетела с трамвайных путей намного быстрее, чем пуганая ворона – с любимого куста. Вагон и моя левая лодыжка разминулись на считанные миллиметры. Вагоновожатый, потрясая кулаком, что-то беззвучно заорал мне из-за стекла кабины. Дзынннннь! Дриннннь!

Красно-белый линкор на колесах, не переставший истерично трезвонить, с громким металлическим дребезжаньем пронесся мимо моего уха и уволок всех пассажиров в сторону Серпуховского вала.

Мой спаситель оттащил меня на другую сторону улицы – как можно дальше от трамвайных путей. Лишь после этого он выпустил наконец мою онемевшую руку и очень вежливо поинтересовался:

– Скажите, пожалуйста, здесь так принято бежать от человека, который просто называл вас по имени? Это есть русский обычай?

При ближайшем рассмотрении киллер не выглядел таким дылдой – его рост не дотягивал до великанского. Был он белобрыс, но чересчур нордической его внешность мне уже теперь не казалась. Акцент у него, однако, был – легкий, немецко-прибалтийский. И фразу он строил немного не по-нашему… Так, ничего не понимаю.

– Вас разве не Ленц послал? – тупо спросила я.

Могла бы не спрашивать, коза. Работники ножа и топора отличаются от сотрудников МЧС не одним только жалованьем на порядок больше: наемные убийцы испокон веку мочат граждан, а не спасают им жизни. Вытащить меня из-под трамвая, чтобы затем прикончить своими руками – это полная белиберда. В зарубежных фильмах мне, правда, встречались сопливые сюжетики, где суровый киллер, втюрившись в мишень противоположного пола, клал с прибором на заказчика, на профобязательства и на высокий гонорар, не облагаемый налогом. Но этот блондин едва ли успел проникнуться ко мне чувством – слишком мало мы знакомы. В любовь с первого взгляда, как и в заочную страсть, я не верю.

– Отвечать вопросом на вопрос – еще один русский обычай? – В голосе блондина, кроме акцента, я уловила скрытую иронию.

Нет уж, на влюбленного в Яну Штейн этот тип не походил. Ни чуточки. Я сразу вспомнила про вывихнутую им руку. А еще про то, что чуть было не лишилась жизни – по сути, из-за него же.

– Нет, – со злостью объявила я, – это мой личный еврейский обычай. И сами вы, кстати, тоже задали вопрос вместо ответа. И вообще какого черта вы за мной увязались? Вы сексуальный маньяк?

Белобрысый порылся в кармане кожаной куртки и протянул мне маленький золоченый цилиндрик. Хорошо мне знакомый.

– Возьмите, – сказал он, – ваш предмет, вы потеряли.

– Вы три квартала гнались за мной, чтобы вернуть мне это? – не поверила я. – Помаду, которой я же в вас… которой я вам…

Мой бывший киллер улыбнулся и качнул головой.

– Это не совсем так, – признался он. – То есть, да, я хотел вернуть вещь, но не только. Я бежал за вами, чтобы дать вам работу. Предложить вам бизнес. Чтобы вы помогали мне за деньги.

Ну и меню сегодня выдалось! Сперва напугали до полусмерти, вторым блюдом спасли от смерти, а на десерт предложили работу—и все это в течение пятнадцати минут. Чем не фаст-фуд? У меня, конечно, репутация на уровне, без работы я не сижу и не бедствую. Но очереди ко мне еще не стоят, и клиентура пока не бегает за мной вприпрыжку. Может, за последние четверть часа я успела профессионально вырасти? Как та Алиса, которой в Стране Чудес скормили волшебный пирожок.

– Вы мне объясните сначала, – потребовала я у блондина, – кто вы такой и откуда узнали обо мне.

– Макс-Йозеф Кунце, – тотчас же представился мой возможный клиент и изобразил нечто вроде реверанса. – Я имею мастерскую, там чинят мотоциклы. А ваше имя и фото есть в русском Интернете, в кулинарном чате ток-тэйбла… у нас это зовется шприх-бух, а у вас как-то по-другому. Я хотел искать здесь специалиста вашего профиля. От Черкашин-пирожных есть прямой переход на вас. Я подумал, найду вас там, где те пирожные.

Болтливый Блокнот – самая непредсказуемая толкучка в Инете. И самая бесполезная. Отыщется базар на любые темы – кроме той, за которой ты полез именно сейчас. А этому Максу-Йозефу я смотрю, с ББ везет больше моего. Вот оно, арийское счастье.

– Вы немец? Из ФРГ? – поинтересовалась я. – А русский язык, если не секрет, откуда так хорошо знаете?

Среди моих клиентов был натурализованный турок, производитель лицензионных рахат-лукума, халвы, козинаков и прочих восточных радостей. В России он прожил десять лет, не меньше, но разговаривал с ужасным акцентом и часто ошибался: говорил «праведник» вместо «проводник», «пахлава» вместо «похвала», «выпук» вместо «выкуп»… Я советовала ему походить на курсы русского методом погружения. Там, я слышала, порядки строгие: не выучишь слова – окунают в бассейн с головой.

– Я – подданный Кессельштейна, – чуть обиженно, как мне почудилось, сообщил белобрысый Кунце. – Моя маленькая страна меньше, чем соседний Люксембург. Население тридцать тысяч, язык немецкий. Но мы не пруссы и не саксы, мы более древние, наш Типпельскирн имеется в летописи на десять лет раньше, чем сам Оттон Первый… А русский я учил в университете, в Гейдельберге. Вам не надо бояться, я не шпион.

То, что этот Кунце – большой патриот своей малой родины, меня умилило. Очень трогательно. А более всего мне понравилось само название «Кессельштейн». Как и в моей собственной фамилии, там тоже прятался камень. Возможно, это знак судьбы.

– Ладно, вы не шпион, – легко согласилась я. – Верю на слово. Вы, кажется, еще говорили о работе и деньгах? Начните с денег.

– Иван Николаевич, три икса.

– Понял, Софья Андреевна, спасибо, я уже собираюсь.

В ежедневном расписании Ивана Щебнева есть слова, а есть условные значки. Даже надежная секретарша, верстающая для меня график, не обязана быть в курсе деталей рабочего процесса. Я ей доверяю, но так спокойнее. Заранее поставить нужный значок на нужное место, вовремя напомнить мне о плановом рандеву – вот и все ее функции. Дальше я сам. Служба президентского советника по кадрам должна быть не столько опасна или трудна, сколько не видна. Про мои встречи в теленовостях не скажут, и слава богу.