Святитель Василий Великий. Сборник статей - Василий Великий

повара Демосфена, который грозил убить архипастыря своим поварским ножом. Но все эти послы должны были сознаться, что твердость архипастыря непреодолима. После сего царь показал столько благоразумия, что никак не соглашался употребить открытую силу против архиепископа, несмотря на совет царедворцев, и искал только случая переговорить с Василием лично. Наступил праздник Богоявления, в который Василий совершал богослужение в своем соборном храме. В Кесарии не было арианских храмов. Посему и император со своею свитою вошел в православную церковь и присоединением к народу показывал вид некоторого единения с ним в вере. Когда же слух Валента как громом поражен был начавшимся песнопением, когда Валент увидел море народа, а в алтаре и близ оного не столько человеческое, сколько ангельское благолепие, тогда пришел в изнеможение; и взор и душа его покрылись мраком и пришли в кружение. При всем этом он сам понес к Божественной трапезе дары, вероятно золотые сосуды, но никто из клира не прикасался к ним, потому что не знал, примет ли их от еретика архипастырь. Царь до того смутился, что не мог твердо стоять на ногах, и если бы один из служителей алтаря не поддержал его, то произошло бы падение государя, достойное слез. При таком смущении он сделался вовсе неспособным вступить в беседу с Василием и, таким образом, вышел из храма ни с чем. Для вознаграждения первой неудачи нужно было в другой раз посетить православную церковь. В это время Василий не служил, пригласил императора в алтарь, где стоял сам, и много говорил ему о Божественных догматах.[62] Царь с довольным вниманием слушал слова святителя и хвалил его за мудрость и благолепие в священнослужении. Только бывший тут между прочими сановниками царский повар Демосфен укорил вселенского учителя за то, будто он допустил в речи какой-то варваризм. На такое замечание Василий ответил сначала только улыбкою, а потом, когда заметил, что Демосфен начал сердиться и чем-то угрожать ему, сказал: «Твое дело заботиться о приправах к похлебкам, а не постановлять Божественные догматы».[63] При этом свидании Валент не только не обнаружил никакого нерасположения к Василию, но, по свидетельству Феодорита, был даже восхищен беседою Василия. И Григорий Богослов, бывший при этой беседе, засвидетельствовал, что этой беседой Василия с Валентом остановлена большая часть обид, какие дотоле наносимы были православным.

Но твердость и постоянство не были достоинствами сего государя. По настоянию арианских епископов и своих придворных Валент чрез несколько времени решился было подписать приговор об изгнании Василия. Уже назначена была для приведения в исполнение царского указа следующая ночь, приготовлена была колесница, враги рукоплескали, благочестивые унывали, а друзья Василия с глубокою скорбью смотрели на его спокойное приготовление к отъезду.[64] Осужденный на изгнание, по словам Григория Богослова, он о том только позаботился, что одному из провожатых сказал: «Возьми записную книжку и следуй за мной». В это самое время единственный сын императора Галат заболел горячкою, и так сильно, что не помогали ни врачевства, ни молитвы арианских епископов. Нельзя было не признать в этом происшествии действия наказующей руки Божией. Император хотя со стыдом, но вынужден был пригласить к себе Василия. Василий пришел, не отговариваясь, как сделал бы другой, и тотчас с его приходом горячка в больном уменьшилась. Святитель обещал и совершенное выздоровление, но только в том случае, если над больным совершат крещение православные. Но условие не было принято, и младенец умер. Это событие так сильно подействовало на Валента, что он немедленно отменил приговор об изгнании. Вскоре приключилась тяжкая болезнь и с префектом Модестом. Но этот с большим доверием прибег к молитвам святителя и получил полное исцеление. Слух об этих событиях увеличивал славу архипастыря и усиливал к нему расположение не только паствы, но и тех епископов, которые прежде не соглашались на предполагаемое им сношение с Западной Церковью. По этим действиям Василия можно судить, как много истины в следующих словах Василия о самом себе: «Поставлен я у всех на виду; подобно подводным камням, выдавшимся из моря, на себя принимаю ярость еретических волн, и они, разбиваясь о меня, не затопляют того, что за мною».[65]

Только чрез четыре года ариане решились сделать новое нападение на церкви Кесарийской митрополии. Но и в это время бдительный архипастырь верно предусмотрел приближавшуюся опасность и для отражения ее принял все возможные меры (см. письмо к халкидянам в 375 году). «Пожар, опустошивший большую часть Востока, — писал теперь Василий в одном письме, — подвигается уже к нашим пределам и, попалив все в окрестности, усиливается коснуться церквей Каппадокийских, у которых доселе вынуждал слезы только дым, достигавший из соседних стран».[66] Оправдание этим словам опасливого предчувствия вскоре представили следующие события. В первые годы епископства Василия в Каппадокии был правитель Илия, который был истинным стражем правды, был доступен обиженным, страшен преступникам закона, равно и бедным и богатым, и, что всего важнее, возвратил христианству древнюю его честь (утраченную при Юлиане Отступнике). Но по навету ариан высшие гражданские должности Валент давал только врагам Православия. Посему и этот правитель скоро лишен был своей должности, а на его место назначен Демосфен, человек, о котором Василий почитал справедливым в одном письме употребить такие выражения: «Прибыл к нам наместник — это первое и величайшее зло из всех зол для Каппадокии». Он не имел никакого усердия к делам веры и не занимался ими, но столько любил еретиков, сколько ненавидел православных. Среди зимы собрал он в Галатии сонмище людей безбожных и низложил там православного епископа Ипсия, а на место его поставил Екдикия. По жалобе одного ничтожного человека велел привести к себе под стражей Григория Нисского и, несмотря на просьбы о нем всей Кесарийской церкви, назначил на его место, в епископы Нисс, невольника, купленного за несколько оболов, по своим нравам и вере сходного с Анисием и Екдикием, которых Василий называет развращенными и подлыми. Дыша яростью и убийством, Демосфен по возвращении из Галатии причислил всех священнослужителей Церкви к ведомству городской думы. В Севастии несколько дней он делал заседания, занимаясь разбором граждан, и тем, которые были в общении с православными, поручил исправление более обременительных, чем выгодных должностей, а приверженцев Евстафия Севастийского (полуарианина, как увидим после) отличал самыми высокими почестями. Под его же влиянием приведены были в расстройство и дела никопольские.[67] По смерти Феодота, митрополита Армянского, Василий прикладывал все старания, чтобы переместить на кафедру Никопольскую (в Армении) Евфрония, епископа Колонийского. Но, как клир и граждане