Умирающая Земля - Джек Вэнс

— Все люди знают, что это такое… Разве я не человек?

— Безусловно.

— Значит, я найду красоту, а может быть, даже…

Т’сейс запнулась на этом слове, таком чуждом ее душе, но исполненном столь волнующего смысла.

Пандельюм безмолвствовал. Затем решил прервать молчание:

— Отправляйся, если хочешь. Я помогу тебе, чем смогу. Снабжу тебя рунами, которые схоронят тебя от злых чар, вдохну в твой меч жизнь и дам тебе совет. А именно: остерегайся мужчин, ибо мужчины охотятся за красотой, чтобы удовлетворить свою похоть. Не подпускай никого к себе близко… Я дам тебе в дорогу мешочек с самоцветами, они имеют на земле большую ценность. С ними ты сможешь многого добиться. Но только никому их не показывай, потому что есть люди, готовые убить даже за медяк.

Повисло тяжелое молчание, из воздуха исчезло что-то гнетущее.

— Пандельюм, — негромко позвала Т’сейс.

Ответа не было. Вскоре Пандельюм вернулся, и ее сознания коснулось ощущение его присутствия.

— Через миг, — сказал он, — можешь войти в эту комнату.

Т’сейс немного подождала, потом, как ей было велено, вошла в соседнюю комнату.

— На скамье слева, — раздался голос Пандельюма, — ты увидишь амулет и небольшой мешочек с самоцветами. Надень амулет на запястье, он отразит любое злое колдовство и обратит его против того, кто произнес заклятие. Это весьма могущественный талисман, храни его как зеницу ока.

Т’сейс повиновалась и спрятала мешочек с драгоценными камнями в свой кушак.

— Положи меч на скамью, встань на руну на полу и крепко закрой глаза. Мне придется войти в комнату. Предупреждаю, не пытайся увидеть меня, ибо последствия будут ужасны.

Т’сейс сняла меч, встала на металлическую руну и зажмурилась. Послышалась неторопливая поступь, звякнул металл, потом раздался резкий пронзительный звук, постепенно затихший.

— Теперь твой меч одушевлен, — сказал Пандельюм, и в голосе его, совсем близком, прозвучала странная грусть. — Он станет убивать твоих врагов с умом. Протяни руку и возьми его.

Т’сейс спрятала свой клинок, теплый и трепещущий, в ножны.

— И в какое же место на Земле ты отправишься? — спросил Пандельюм. — В край людей или в великую глушь?

— В Асколез, — отвечала Т’сейс, ибо тот, кто поведал ей о красоте, говорил об этой стране.

— Как будет угодно, — сказал Пандельюм. — А теперь внемли! Если когда-нибудь ты захочешь возвратиться на Эмбелион…

— Нет, — отрезала Т’сейс. — Я скорее умру.

— Как скажешь.

Т’сейс безмолвствовала.

— А теперь я прикоснусь к тебе. Ты почувствуешь легкое головокружение — и через миг откроешь глаза на Земле. Там сейчас почти ночь, а в темноте рыщут страшные твари. Так что поспеши найти себе кров.

Охваченная невыразимым волнением, Т’сейс ощутила прикосновение Пандельюма. В голове у нее что-то заколыхалось, потом невообразимо стремительный полет… Чужая земля пружинила под ногами, чужой воздух с резким привкусом ударил в лицо. Она открыла глаза.

Пейзаж был нов и непривычен. Дряхлое солнце катилось по синему небу. Она стояла на лугу, окруженная высокими мрачными деревьями. Эти деревья совсем не походили на безмятежных исполинов Эмбелиона, они росли часто и казались задумчивыми. Вокруг не было ничего, казавшегося бы отталкивающим или раздражающим, — ни земли, ни деревьев, ни каменистой гряды, возвышавшейся посреди луга. Все несло на себе следы человеческих рук, многочисленных минувших эпох, было смягчено и облагорожено. Солнечный свет, хотя и неяркий, ласкал глаз и придавал скалам, деревьям, травам и цветам дух забытой древней мудрости. В сотне шагов виднелись замшелые развалины давным-давно разрушенного замка. Камни потемнели от лишайников, от копоти, от древности, пышно поросли бурьяном — словом, жутковатое зрелище в долгих лучах заката.

Т’сейс медленно приблизилась. Местами стены еще стояли — сложенные одна на другую каменные глыбы, отмеченные печатью времени, хотя скреплявшая их известка давным-давно истлела. Девушка изумленно обошла вокруг исполинского изваяния, полуразрушенного, обломанного, растрескавшегося, почти полностью ушедшего под землю, озадаченно остановилась, глядя на фигурки, высеченные на постаменте. Она смотрела на то, что осталось от лица, — свирепые глаза, насмешливый рот, отбитый нос. Т’сейс слегка поежилась. Здесь для нее ничего не было, и она развернулась, чтобы идти дальше.

Вдруг смех, пронзительный, торжествующий, огласил поляну. Т’сейс, памятуя предостережение Пандельюма, затаилась в темном уголке. Между деревьями что-то промелькнуло: в меркнущем свете показались мужчина и женщина, потом появился юноша с поступью легкой, точно ветер, он напевал и насвистывал нежную мелодию. В руках у него был легкий меч, которым он подталкивал этих двоих.

Они остановились перед развалинами, совсем рядом с Т’сейс, так что она видела их лица. Связанный мужчина — жалкий тонколицый человек с всклокоченной рыжей бороденкой и бегающими глазками, в которых сквозило отчаяние. Женщина маленькая и пухленькая. Пленившего их звали Лайен Странник. Его каштановые волосы вились легкой волной, лицо было приятным и подвижным, глаза — золотисто-карие, большие и красивые — никогда не стояли на месте. На нем были красные кожаные туфли с загнутыми носами, красно-зеленый костюм, зеленый плащ и остроконечная шляпа с красным пером.

Т’сейс недоуменно наблюдала. Все трое выглядели одинаково гнусными — из липкой крови, красного мяса, отвратительных потрохов. Лайен казался чуточку менее омерзительным — он был самым живым, самым грациозным. Т’сейс наблюдала без особого интереса.

Лайен ловко накинул на лодыжки мужчины и женщины веревочные петли и толкнул их так, что они упали на камни. Мужчина негромко простонал, женщина всхлипнула.

Лайен залихватски взмахнул шляпой и скрылся в развалинах. Менее чем в двух десятках футов от Т’сейс он сдвинул один камень с древних плит пола, достал кремень и трут и развел огонь. Из сумки он вытащил кусок мяса, поджарил его и с аппетитом съел, облизывая пальцы.

За все это время не было произнесено ни слова. Наконец Лайен встал, потянулся и взглянул на небо. Солнце клонилось за темную стену деревьев, по поляне уже протянулись синеватые тени.

— За дело! — воскликнул Лайен.

Голос у него был звонкий и пронзительный, как флейта.

— Сначала, — он с комической важностью взмахнул рукой, — я должен позаботиться, чтобы наши откровения были произведены со всей серьезностью и правдивостью.

Он нырнул в тайник под плитами пола и вернулся с четырьмя каменными жезлами. Первый положил мужчине поперек бедер, второй — поперек первого, через пах, так, чтобы малейшее его усилие отзывалось болью в бедрах и пояснице пленника. Он испробовал свое приспособление и залился квохчущим смехом, когда мужчина вскрикнул. То же самое он проделал и с женщиной.