Коварство и честь - Эмма Орчи

— По чьим приказам? — продолжал он со страстной горячностью. — По чьим приказам мы, граждане Франции, проданы в это возмутительное рабство! По приказам представителей народа? Нет! По приказам избранных людьми комитетов? Нет! По приказам ваших муниципалитетов? Ваших клубов? Ваших комиссариатов? Нет и снова нет! Все вы, граждане, ваши жены, ваши дети — рабы, собственность, игрушки одного человека, настоящего тирана и предателя, угнетателя слабых, врага народа, и этот человек…

И снова его перебили, на этот раз куда яростнее. Удар в голову лишил его речи и зрения. В ушах звенело, голова шла кругом, он даже не слышал возбужденных проклятий или криков одобрения, приветствовавших его тираду, а также внезапно возникшего оглушающего гомона, заполнившего узкую улочку.

Бертран не понял, кем был нанесен удар, все произошло так быстро! Он ожидал, что его просто разорвут или потащат в ближайший комиссариат. Ожидал осуждения и казни, но вместо этого его прозаически сбили с ног ударом, который свалил бы и быка.

На секунду он пришел в себя и увидел нависшего над ним гиганта с поднятым грязным кулаком и уродливо щерившимся ртом. Люди поднимались со скамей и поворачивались к нему спиной, лихорадочно взмахивая руками и звеня оловянными кружками, и оглушительно орали, орали… Бертран успел поймать также раскаяние и ужас на лицах спутников: Регины, мадам де Серваль, Жозефины и Жака. Всех тех, кого он вовлек в безумный и бессмысленный заговор. Лица испуганные, с широко раскрытыми глазами. Руки подняты, чтобы хоть как-то закрыться от мстительных ударов.

Но уже через мгновения эти молниеносные видения канули в полную тьму. Что-то твердое и тяжелое ударило его еще раз, теперь в спину, и он откатился куда-то в темноту.

— Вот он!

— Робеспьер!

Братский ужин был прерван. Мужчины и женщины толкались и вопили, когда в дверном проеме одного из соседних домов появилась невысокая фигура в безупречном костюме, с гладко зачесанными каштановыми волосами и бледным аскетичным лицом. С ним были два друга: красивый энергичный Сен-Жюст, правая рука и вдохновитель кровавого монстра, родственник ренегата Армана Сен-Жюста, чья сестра была замужем за богатым английским лордом, и Кутон, хрупкий, полупарализованный, в инвалидном кресле, стоящий одной ногой в могиле, чья преданность тирану была вызвана частично честолюбием и прежде всего искренним восхищением.

Громовой радостный вопль, приветствовавший его появление, ничуть не смутил Робеспьера. Только внезапный торжествующий свет промелькнул в узких светлых глазах.

— Вы еще колеблетесь? — возбужденно прошептал ему на ухо Сен-Жюст. — Да ведь вы держите этих людей в кулаке.

— Терпение, друг мой, — спокойно ответил Кутон. — Час Робеспьера еще настанет! Торопить его — значит призывать на наши головы несчастье.

Самому Робеспьеру грозила серьезная опасность со стороны восторженных поклонников. Их стремление сгрудиться вокруг предводителя давало легкую возможность какой-нибудь буйной голове успешно применить нож в порыве самопожертвования. Хорошо, что его костоломы, крепкие, мускулистые телохранители, выбранные за высокий рост и силу, привезенные из шахтерских районов восточной Франции, окружили великого человека и их тяжелые палки удерживали восторженную толпу на расстоянии.

Он прошел несколько шагов по улице, держась поближе к домам с левой стороны. За ним следовали Сен-Жюст и Кутон в инвалидном кресле, а между этими тремя и толпой шествовали костоломы с палками.

Но тут Робеспьер неожиданно остановился и впечатляющим жестом потребовал молчания и внимания. Телохранители очистили для него пространство. Он стоял в их кругу. Свет смоляного факела падал на его худощавую фигуру и играл на осунувшемся лице, с его зловещим выражением, жестоким изгибом губ и холодными сверкающими глазами. Он смотрел в сторону стола, на котором в беспорядке лежали остатки братского ужина.

На другой стороне стола сидели мадам де Серваль и ее дети… вернее, не сидели, а скорчились, прижавшись друг к другу. Жозефина цеплялась за мать, Жак — за Регину. Куда подевался их энтузиазм, энергия, с которой они обличали кровожадного тирана перед разъяренной толпой! Оказалось достаточно одного удара гигантской руки, повергшего Бертрана, их предводителя в безумном приключении, чтобы души сковал страх смерти. Лица детей и мадам де Серваль казались искаженными и измученными. Регина в ужасе прищурилась, пытаясь встретить неумолимый взгляд Робеспьера, полный холодной насмешки.

Толпа на секунду смолкла, и вечные звезды смотрели сверху на деяния человеческие. Для дрожащих, перепуганных юных созданий, внезапно охваченных страстной жаждой жизни и столь же страстной боязнью смерти, эти несколько мгновений тишины казались вечностью страдания. Но тут лицо Робеспьера озарилось зловещей улыбкой, улыбкой, от которой бледные щеки детей приняли пепельный оттенок.

— А где же наш красноречивый оратор? — спокойно спросил великий человек. — Я слышал свое имя, ибо сидел у окна, с радостью наблюдая братание народа Франции. Мельком увидел говорившего и спустился, дабы яснее услышать, что он хочет сказать. Но где же он?

Взгляд светлых глаз медленно заскользил по толпе; и такова была сила взгляда этого необыкновенного человека, так велик был ужас, который он внушал, что каждый из присутствующих — мужчина, женщина или ребенок, рабочий или бродяга отводили глаза, не смея встретиться с этим взглядом, опасаясь, что прочтут в нем угрозу или обвинение.

И все остерегались слово сказать. Молодой оратор исчез, а окружающие тряслись, боясь, что им припишут пособничество в его бегстве. Очевидно, он успел под шумок улизнуть. Но его спутники еще оставались здесь. Все четверо. Женщина, мальчик и две девушки, скорчившиеся подобно испуганным зверькам перед лицом очевидной ярости и мстительности толпы, по которой пробегал зловещий ропот:

— Смерть! Гильотина! Изменники!

Жесткий оценивающий взгляд Робеспьера остановился на четырех жалких фигурках, таких беспомощных, таких отчаявшихся, таких испуганных.

— Граждане, — холодно отчеканил он, — вы не слышали моего вопроса? Где сейчас этот красноречивый оратор?

Регина точно знала, что оратор бревном валяется под столом, почти у ее ног. Она видела, как упал Бертран, пораженный ужасным ударом кулака-молота, но сейчас, боясь выдать возлюбленного, плотно сжала дрожащие губы. Жозефина и Жак в отчаянии прильнули к ней.

— Не тратьте слов на подлых изменников, гражданин, — настойчиво прошептал Сен-Жюст, — это великий момент для вас! Пусть люди сами осудят тех, кто посмел вас поносить!

Даже ханжа Кутон, кивнув, проговорил:

— Такой возможности может больше не представиться.

И действительно, народ был готов к мести.

— Аристократов на фонарь!

Исхудалые, чумазые, оборванные люди перегибались через стол и трясли грязными кулаками перед съежившимися беднягами. Ведомые слепым инстинктом пойманных зверьков, те постепенно отодвигались в тень, по мере того как враги наступали. Женщины схватились за край стола и тащили его за собой в бесплодной попытке отгородиться от кулаков.