Плоть и кровь - Иэн Рэнкин

— И опять в точку.

— Он пошел на переподготовку. Удивительно, в его-то возрасте. Заинтересовался компьютерами. Не знаю, может, в этом и правда есть смысл. Будущее поле для преступлений, как ни крути. Скоро крупным шишкам преступного мира даже из дому не нужно будет выходить.

— Крупным шишкам и сейчас никуда ходить не надо.

Эти слова заслужили улыбку Абернети, вернее, кривую ухмылку.

— Мой опекун, как я понял, пошел отлить?

— Поздороваться кое с кем.

— Передайте ему «пока-пока» от меня. — Абернети оглянулся и, понизив голос, добавил: — Думаю, инспектор Килпатрик не сильно расстроится, что я смылся.

— С чего вы это взяли?

Абернети хмыкнул:

— Вы послушайте себя. Будь ваш голос еще чуть холоднее, в нем можно было бы покойников держать. Так вы считаете, что в Эдинбурге действуют террористы? — (Ребус ничего не ответил.) — Что ж, это ваша проблема. А я умываю руки. Скажите Килпатрику, что я свяжусь с ним, перед тем как двинусь на юг.

— Предполагается, что вы останетесь здесь.

— Скажите ему — я буду на связи.

Удержать Абернети можно было только силой, а потому Ребус не стал и пытаться. Но он вовсе не думал, что Килпатрик обрадуется этому известию. Ребус снял телефонную трубку. Что имел в виду Абернети, говоря «это ваша проблема»? Если в деле имеется террористическая подоплека, то это уже юрисдикция Особого отдела и МИ-5.[17]Так что же он имел в виду? Ребус передал его послание Килпатрику, но, как ни странно, Килпатрик не придал этому значения. В голосе прославленного сыщика слышалась расслабленность — та, что приходит после доброй порции виски. Фермер на какое-то время перестал пить, но теперь спешил наверстать упущенное. Ребус и сам не отказался бы от глотка…

Лодердейл только что положил трубку и теперь уставился в блокнот, где что-то записывал по ходу разговора.

— Есть что-нибудь? — спросил Ребус.

— Возможно, жертва идентифицирована. Хочешь посмотреть?

Лодердейл вырвал листок из блокнота.

— Что, болельщики «Хиба» рыдают? — сказал Ребус, беря листок.

Вообще-то, не все болельщики «Хиба» были склонны лить слезы. Шивон Кларк болела за «Хиберниан», а потому принадлежала на Сент-Леонардс к меньшинству. Получив образование в Англии (еще одно меньшинство, совсем уж малочисленное), она не понимала тонкостей шотландского фанатизма, хотя кое-кто из коллег и пытался ее просветить. Она не католичка, терпеливо объясняли ей, а потому должна болеть за «Хартс» из Мидлотиана. «Хиберниан» — команда католиков. Только посмотреть на их имена, на их зеленую[18]форму. Это же эдинбургская версия «Селтика» в Глазго, тогда как «Хартс» — эквивалент тамошних «Рейнджеров».

— То же самое происходит и в Англии, — втолковывали ей, — если в одном месте обитают католики и протестанты.

«Манчестер Юнайтед» (католический) и «Сити» (протестантский), «Ливерпуль» (католический) и «Эвертон» (протестантский). Вот только в Лондоне возникли дополнительные сложности. Там есть даже еврейские команды.

Шивон Кларк только улыбалась, недоверчиво качая головой. Спорить было бесполезно, однако попыток она не оставляла. Они продолжали вышучивать, дразнить ее, пытаясь обратить в свою веру. Все это вроде бы добродушно, но она не всегда понимала, насколько добродушно. Шотландцы наловчились отпускать шутки с серьезным лицом и улыбаться, когда им не до смеха. В свой день рождения она обнаружила у себя на рабочем столе с полдюжины шарфиков «Хартс». Все они отправились в благотворительный магазин.

Она наблюдала и более зловещую сторону футбольных предпочтений. Ящики для сбора пожертвований на матчах. В зависимости от того, где вы стояли, вас просили жертвовать в пользу одной или другой стороны. Обычно средства собирали для «семей», или «пострадавших», или «заключенных», но все, кто давал деньги, прекрасно знали, что, возможно, поддерживают насилие в Северной Ирландии. И все равно давали. На один фунт стерлингов ближе к стоимости пистолета.

Она снова столкнулась с этим в субботу, когда вместе с двумя друзьями оказалась на трибуне болельщиков «Хартс». Ящик для пожертвований циркулировал по толпе, и она его проигнорировала. Ее друзья после этого надолго замолчали.

— С этим нужно что-то делать, — сказала она в машине Ребусу.

— Например?

— Запустить туда людей под прикрытием и арестовать тех, кто за этим стоит.

— Думай головой.

— Объясните, почему нет.

— Потому что это не решит проблемы и мы не сможем предъявить никакого обвинения, кроме какой-нибудь ерунды вроде отсутствия лицензии. И потом, если хочешь знать мое мнение, то бо́льшая часть денег отправляется прямиком в карманы сборщиков пожертвований и никогда не достигает Северной Ирландии.

— Но тут дело в принципе.

— Господи, да ты послушай сама, что говоришь.

Принципы — да, с ними не враз расстанешься. Некоторые полицейские так до конца за них и держатся.

— Ну вот — приехали.

Он припарковался задом в свободное пространство перед многоквартирным домом на Мейфилд-Гарденс. Им нужно было в квартиру на верхнем этаже.

— Ну почему всегда верхний этаж? — посетовала Шивон.

— Потому что там живут бедняки.

На площадке последнего этажа было две двери. Возле одной под дверным звонком табличка с фамилией МЕРДОК. Перед дверью — коричневый щетинистый коврик с надписью: «СГИНЬ!»

— Очаровательно.

Ребус нажал на кнопку звонка. Дверь открыл бородатый человек в очках с толстыми стеклами в металлической оправе. Борода мешала точно определить возраст, но, по прикидке Ребуса, ему было лет двадцать пять. Густые черные волосы доходили до плеч; он провел по ним растопыренной пятерней.

— Я инспектор Ребус. А это…

— Входите, входите. Осторожнее, тут мотоцикл.

— Это ваш, мистер Мердок?

— Нет, Билли. Мотоцикл не ездит с самого первого дня, как Билли сюда переехал.

Рама мотоцикла была в порядке, но двигатель лежал разобранный на почерневших от масла газетах вдоль дорожки в коридоре. Более мелкие детали находились в полиэтиленовых пакетах, каждый был перевязан и имел свой номер.

— Разумно, — сказал Ребус.

— О да, — сказал Мердок, — Билли такой аккуратный. Входите.

Он провел их в заставленную вещами гостиную.

— Это Милли. Она здесь живет.

— Привет.