Крестоносец - Майкл Айснер

— Я говорю не о них, брат Лукас.

— Я не видел Франциско более шести лет, брат Виал.

— Время не властно над любовью, брат Лукас. Вы говорили со мной о Франциско так, словно видели его вчера.

— Я хорошо помню его печальную улыбку, брат Виал.

— Вы бы рискнули своей жизнью ради Франциско?

— Признаться, брат Виал, я смущен. По-моему, ваши вопросы неуместны. Я просто не гожусь для того, чтобы заниматься излечением Франциско.

— Брат Лукас, вы подходите лучше, чем кто бы то ни было, чтобы избавить Франциско от злых духов.

Лучше, чем кто бы то ни было, чтобы избавить Франциско от злых духов. Таков был его ответ — слово в слово.

Брат Виал закрыл глаза, склонил голову и крепко взял меня за руки.

— Господи, — проговорил он, — дай твоему слуге Лукасу храбрости для исполнения его миссии. Господи, дай ему мудрости разглядеть твой путь даже в самом темном лесу. Господи, дай ему смелости противостоять искушению дьявола.

Брат Виал поднял глаза, но не выпустил моих рук. Его ногти впились в мою кожу.

— Искушению дьявола, Лукас, — повторил он.

— Да, брат Виал, я понял.

В тот же вечер брат Виал поговорил с аббатом Альфонсо.

Не знаю, о чем именно они беседовали, но на следующее утро аббат подозрительно наблюдал за тем, как я, придерживая рясу, забираюсь в крытую повозку, но ничего не сказал. Более того, большую часть нашего двухдневного путешествия в Таррагону он вообще избегал говорить со мной.

Впервые в жизни я покидал Санта-Крус.

Пока повозка тряслась по грязным ухабистым дорогам, я все оглядывался назад в поисках дьявольского искушения, о котором говорил брат Виал. Но ничего такого я не видел. Я видел бурую землю, изумрудно-зеленый лес, крестьян, которые с опаской смотрели вслед повозке архиепископа. Я видел поля подсолнухов, тянувшихся к повозке, как прихожане тянутся к своему священнику. Я видел древнеримский акведук — дурацкое хитроумное приспособление, построенное язычниками. Как говорил аббат Педро, если бы Господь хотел, чтобы реки бежали по акведукам, разве он не создал бы их сам?

Когда мы подъезжали к Таррагоне, аббат Альфонсо велел мне занавесить окошки фургона. Он притворился спящим, но было ясно, что его слегка напугали шум и суматоха на улицах. Пока мы ехали по городу, мимо нас прошли не менее тысячи человек.

Мы прибыли в церковь как раз к вечерне. Никогда я не видел такого священного места — строгого, со множеством ниш, похожего на громадную пещеру. Я ощущал присутствие Господа в каждой трещинке камня, видел печать его души на скульптурах ангелов, ласково глядевших вниз со своих пьедесталов, чувствовал тепло его дыхания в звучании псалмов, наполнявшем монастырь.

Этот вечер мы провели в спальне для гостей с пилигримами и другими монахами — гостями монастыря. Утром, сразу после службы, аббат Альфонсо отправился в покои архиепископа. Я остался в спальне, и через несколько часов ко мне подошел монах.

— Брат Лукас?

— Да, это я.

— Архиепископ зовет тебя к себе.

Мы прошли через сокровищницу и поднялись по лестнице. Я слышал учащенное биение своего сердца и боялся, как бы этот звук не услышал и мой проводник. Мне никогда еще не приходилось встречаться с архиепископами или даже с епископами. Мы вошли в переднюю, а оттуда — в личный кабинет архиепископа.

Какая там царила изысканная красота! Пол был вымощен желтыми и синими плитами, в центре комнаты стоял большой дубовый письменный стол, заваленный манускриптами, каждый из которых скреплялся серебряной застежкой. На одну из бумажных стопок была водружена золотая чаша для причастия, доверху наполненная вином: фигурки змей обвивали ее ножку, их блестящие головы нависали над краями, как будто змеи потягивали сладкую жидкость. В этой комнате я увидел больше золота и серебра, чем видел за всю свою жизнь.

Архиепископ Санчо сосредоточенно читал письмо брата Виала. У архиепископа был длинный, тонкий, изящный нос; кожа желтоватая, покрытая там и сям крупными красными пятнами. На нем был белый наряд, на голове — круглая шапочка, на груди висел рубиновый крест на серебряной цепочке.

Стоя в этой комнате, я почувствовал, как по моему телу разливается тепло, а пальцы рук и ног начинает приятно пощипывать. Я ощущал себя дома, словно всегда находился в этой комнате, в этих покоях, среди этих возвышенных священных предметов.

«Верь, Лукас, — сказал я себе, — однажды Господь наградит тебя за твою преданность. Однажды Он расставит все по местам».

Архиепископ мельком взглянул на меня и снова перевел глаза на письмо.

Закончив чтение, он знаком велел мне занять кресло у стола, так что мы оказались лицом друг к другу.

— Мой кузен брат Виал, — проговорил архиепископ, — сообщает, что вы были другом Франциско.

— Да, ваше преосвященство, я находился в монастыре Санта-Крус во время его трехгодичного пребывания там.

Архиепископ вперил в меня пристальный взгляд. Мне стало немного не по себе, и я едва сдержался, чтобы не захрустеть суставами пальцев — вредная привычка, приобретенная за время служения помощником у аббата Педро.

— Ваше преосвященство, могу ли я спросить, где аббат Альфонсо? — осведомился я.

— Я отослал его в церковь, чтобы встретиться с вами наедине. Вы ведь не боитесь меня, брат Лукас, верно?

— Конечно нет, ваше преосвященство, — ответил я. — Просто я чувствую себя недостойным частной аудиенции такого выдающегося и праведного человека, как вы.

— Мой кузен пишет также о том, что вы подходите для изгнания демонов из души Франциско лучше, чем кто бы то ни было в целом королевстве, — продолжал архиепископ. — Вы тоже так считаете?

— Ваше преосвященство, — ответил я, — я не настолько слеп или самонадеян, чтобы согласиться с подобным утверждением. С другой стороны, я не хочу возражать брату Виалу.

На губах архиепископа мелькнула легкая улыбка.

— Отец Адельмо, — продолжал он, — кажется, зашел в тупик, пытаясь излечить Франциско. В качестве последнего средства он предложил перерезать горло Франциско от уха до уха, чтобы выпустить из него демонов. Что вы думаете об этом способе?

— Я думаю, можно попробовать что-нибудь другое, прежде чем прибегнуть к столь ужасной крайней мере, — ответил я.

— Да, брат Лукас, я склонен с вами согласиться. Наши юристы подчеркнули, что излечение Франциско, сопряженное с летальным исходом, вряд ли будет соответствовать условиям договора о денежном пожертвовании, заключенного с бароном Монкада. Мы, конечно, будем спорить об этом с бароном, но получение вознаграждения вовсе не гарантировано.

— Вознаграждения, ваше преосвященство? — переспросил я.

— А вы разве не слышали? Барон Монкада пообещал треть своего состояния тому, кто спасет его сына. Однако спасение должно включать «физическое и духовное исцеление» Франциско. Именно слово «физическое» заставляет меня повременить с воплощением в жизнь радикального плана отца Адельмо. Я склонен попытаться воздействовать на Франциско другим способом — испытать, не напрасно ли так верит в вас брат Виал.