Московское Время - Юрий Быков

Софья Дмитриевна недоверчиво взглянула на Клавдию.

– А все-таки, ты ничего с годом не перепутала?

– Да нет же, не перепутала, это день тридцатилетия Победы.

– Победы?

– В Великой Отечественной войне, которая началась в 1941 году, а закончилась в 1945-м. Нам ее еще предстоит пережить. Да и много чего другого… – погрустнела Клавдия.

Из последовавшего затем рассказа вытекало, что будущее, мягко выражаясь, совсем не лучезарно. Конец повествования продолжила тяжелая тишина; в тягостном молчании каждая думала о своем.

– Я, наверно, поеду в Сибирь, к своим, если живы, конечно, – первой заговорила Клавдия. – А если и не осталось никого – все равно поеду. Вот только как без документов?

– Паспорт я тебе постараюсь выправить, – пообещала Глаша.

– А то, Глаш, поехали со мной, – оживилась Клавдия. – Пока не поздно, поехали! Нельзя тебе здесь.

– Мне ничто не угрожает, – сухо проговорила Глаша.

– Ага, все они тоже так думали. И маршалы, и генералы, и министры… Не дури, Глашка, поехали. Вон и Софью Дмитриевну с собой возьмем – до 1975 года еще далеко!

– Мне нельзя: Алексей Арнольдович может раньше вернуться.

– Не может. У них там раньше 1975 года ничего не получается.

– Разве он не бывает на Мясницкой?

– Еще как бывает! Напротив Почтамта часами стоит.

Софья Дмитриевна схватилась рукой за горло, закрыла глаза и, показалось, окаменела, если б через несколько секунд не блеснула на щеке мокрая дорожка. Потом она резко встала и вышла.

– Долго рассказывать, – ответила на недоуменный взгляд Клавдии Глаша, решив без ведома Софьи Дмитриевны не открывать ей, как оттуда возвращаются.

Стукнула дверь. Послышался голос Софьи Дмитриевны:

– Глаша! Клавдия! Что вы там сидите! Идите к столу!

Вот уже второй день в ожидании паспорта Клавдия жила у Софьи Дмитриевны. Поначалу она все ходила и поражалась тому сокрушительному преображению, которое постигло некогда шикарную квартиру. Более всего было ей обидно за кухню, превратившуюся из просторной, облицованной белоснежным кафелем комнаты в загромождённое столами и табуретами помещение с облупившимися крашеными стенами и пятнисто – рыжим потолком. На следующий день горечь от обступившей ее новизны улеглась, и Клавдия начала присматриваться к жильцам. Первой, с кем она пообщалась, была Капитолина Емельяновна.

– Подвинься, что ли, – сказала Клавдия, присаживаясь на скамейку у подъезда, где Капа по обыкновению лузгала семечки.

Было четырнадцать часов третьего дня рабочей шестидневки[1]– время, когда дома остаются лишь пенсионеры, грудные дети и иждивенцы. Сама Клавдия считалась родственницей Софьи Дмитриевны, приехавшей ненадолго у нее погостить. Предусмотрительно сменив свою «олимпийку» на платье из сильно обедневшего гардероба бывшей коллежской асессорши, она чувствовала себя стеснительно в одежде непривычного фасона. Однако при виде казакина Капитолины настроение у нее улучшилось.

– Где ж такими бархатами торгуют?

– Чего? – подняла Капа сердитое лицо с нависшей на губе шелухой.

Оценив ее неотзывчивость, Клавдия решила тему не развивать.

– Забей. Проехали.

– Чего? – по-прежнему щетинисто вопросила Капа.

– Ты чего все время «чевокаешь»?

– Чего?

«Совсем без ума», – подумала про нее Клавдия и собралась уходить, но, вспомнив, что в квартире заняться нечем – в комнатах Софьи Дмитриевны она прибралась еще утром, а ужин готовить рано, – решила остаться.

– Что в кино сейчас показывают? – помолчав, спросила Клавдия.

– Так это ж, – улыбнулась вдруг Капа, – «Волга-Волга».

– А… Знаю… Отстой.

– Как это?

Тут Клавдии вспомнилась Софья Дмитриевна, которая говорила ей: «Ты следи, пожалуйста, за своей речью, не стоит привлекать к себе лишнего внимания. Я заметила, у тебя слова используются не в их прямом значении, да и сама ты стала совершенно другой». «Ну, конечно, – оправдывалась Клавдия, – там, откуда я, скромные кухарки не выживают!».

– А по телевизору какой сериал идет? – тщательно подобрала она слова.

– Чего? – снова впала в недоумие Капа, но Клавдия догадалась, что женщина ни в чем не виновата:

– Телевизоры у вас есть?

– Какие еще визоры?

– Понятно, я так и думала. Значит, про мобильники и спрашивать нечего.

Лытнева давно уже перестала грызть семечки и сидела, нахохлившись, докапливая раздражение, чтобы взорваться. Клавдия, сообразив, что последняя фраза именно к этому сейчас и приведет, быстро вынула из кармашка сотовый телефон.

– На, смотри, – засветила она экран. – В этой штуковине много интересного. Можно, например, в головоломку поиграть или пасьянс разложить. У меня тут полно всего загружено. Только зарядка скоро кончится.

Испугавшись, что опять наговорила много непонятных слов, она напряглась, но Капа увлеченно разглядывала ярко-красочные изображения карт, выведенные Клавдией из раздела меню «Игры».

– Ишь, красота-то какая! – восхитилась Капитолина.

– А их еще передвигать можно. Вот, пальцем. Попробуй сама.

После нескольких упражнений по перемещению карт Капа спросила:

– А можно мужу со свекром показать?

– Почему же нет.

– Только Евдохе нельзя. Она психованная, вредная.

– Да у вас вся семейка такая, – не сдержалась Клавдия. – Видела я твоих… мужа со свекром.

Капитолина посмотрела исподлобья, и Клавдия поспешила дать добрый совет:

– Вам йогой заниматься надо. Она нервную систему успокаивает. Я, например, занималась.

– А как это? Научишь?

– Легко. Иди, готовь деда. Да и сама размотайся. Ты что, в этом платке родилась?

– Нам, мужним, нельзя простоволосыми ходить.

– Так то в деревне. А вы ж теперь понаехали, москвичами стали! Соответствуйте!

Для демонстрации упражнений Клавдия отправилась одеть «олимпийку», столь рельефно выделявшую достоинства ее фигуры. Тем временем дед Ефим негодовал:

– Ты, Капитолина, совсем сбрендила! Надо ж, чего удумала! Я сейчас вожжи возьму…

В этот момент на пороге лытневского жилища появилась Клавдия:

– А вы и вожжи из деревни прихватили?