Том 9. Мастер и Маргарита - Михаил Афанасьевич Булгаков

в художественном отношении довольно слабой» (Воспоминания. С. 303); «Очевидная слабость пьесы говорит как будто в пользу сервилистской версии»; «Полагаю, что слабость пьесы имеет более простое, чисто технологическое объяснение...» (Театр. 1990. № 2. С. 161).

В чем же состояла творческая задача? — над этим вопросом многие истолкователи пьесы «ломают» свои умные головы.

Одни видят в образе Сталина «канонизацию вождя»; другие считают, что в образе молодого Сталина показана «внечеловеческая мощь» революционера, противопоставленная «слабой фигуре последнего монарха, слабостью своей погубившего монархию и виновного, таким образом, по суровому, порожденному многолетним отчаянием приговору Булгакова, в исчезновении его России с лица земли и карты мира» (Литературная газета. 1991. 15 мая); третьи пытаются доказать, что «Сталин — самозванец», «оказывается двойником Гришки Отрепьева» (Театр. 1990. № 2); не обошли критики и возможности сопоставить Сталина с «Антихристом, притворившимся Христом...» (Смелянский А. М. Булгаков М. Собрание сочинений в пяти томах. Т. 3. С. 605).

Нет в образе Сталина ни «канонизации вождя», ни «внечеловеловеческой мощи» революционера, ни «борисгодуновских ассоциаций»... (Театр. 1990. № 2. С. 166).

«Все дети и все молодые люди одинаковы» — вот этим можно объяснить и невыразительность внешнего облика Сталина, невыразительность портретных деталей, безликость его разговорной речи. Единственное, что выделяет его, заключается в том, что очень рано он познакомился с разрушительными идеями «противоправительственных кружков». Простота этих идей быстро доходит до рабочего люда, особенно там, где их действительно притесняют, обкрадывают, не дают возможности раскрыть свои способности.

«Ядовитые мнимо-научные социал-демократические теории», которые усвоил Сталин и распространяет в темной рабочей среде, подталкивают к разрушительным действиям.

И прежде всего разрушают основы народной морали, веками складывавшихся устоев жизни, обычаев, устоявшихся норм человеческого общения. Молодой Сталин, усвоив «научные данные, которые добыты большими учеными», проповедует иную нравственность, которая многое позволяет из того, что всегда и повсюду считалось недозволенным.

Первые две картины действительно дают возможность критикам сказать, что Булгаков сочувственно изображает революционный процесс, показывает готовность некоторых рабочих к борьбе с самодержавием за «наше долгожданное счастье». Булгаков застает подпольщиков как раз в тот момент развития событий, когда «мельчайшие струи злого духа», «зловредные антигосударственные» мысли сделали свое дело — подчинили разум и волю одному из лжепророков, которому они поверили и пошли за ним.

И эти зловредные мысли падали на благодатную почву. Никто ж не будет отрицать, что своеволие приказчиков и механиков доходило до рукоприкладства, что вполне естественно вызывало ответную реакцию: штраф можно перенести, ведь сам виноват, что «нож сломал», но удар по лицу Порфирий простить не может. В эту минуту и появился Сталин, объяснивший, что это не частный случай, а вообще таков порядок в государстве Российском, и этот порядок надо изменить революционным путем.

Власть имущие отдают должное Сталину как «важному лицу»: «это очень опасный человек, — предупреждает губернатора полковник Трейниц, — ...движение в Батуме теперь пойдет на подъем».

Управляющий ротшильдовским заводом Ваншейдт объясняет губернатору, что действительно вследствие падения спроса на керосин пришлось уволить триста восемьдесят девять человек, а «они после этого устроили настоящий ад», требуют вернуть их на работу, «кровопийцей назвали», «за пиджак хватали», «рукав в пиджаке с корнем» вырвали. А тут еще одна телеграмма: «Панайота побили на Сидеридисе», главного приказчика у Сидеридиса. И губернатор глубокомысленно рассуждает: «Зачем побили? Ведь если побили, значит есть в этом избиении какой-то смысл! Подкладка, цель, смысл!»

И эта «подкладка» вскоре проясняется: рабочие тяжко живут, мучаются, работают по шестнадцати часов в сутки, «штрафуют их без разбору», «догола раздевают рабочего», «живодерствуют», «бьют рабочих на заводе». И перед губернатором появляется рабочий-грузин и показывает лицо в кровоподтеках. Губернатор возмущен, Ваншейдт пытается отрицать; и ясно, что толпа победила. Но тут выходит Порфирий и диктует такие условия, которые противоречат всякому здравому смыслу: «Где же это видано?.. Чтобы рабочий не работал, а деньги получал? — удивляется губернатор. — ...я вижу, что какие-то злонамеренные люди вас смутили, пользуясь вашей доверчивостью, и... требования ваши чрезмерны и нелепы. Насчет избитого будет произведено строжайшее расследование»... Губернатор продолжает увещевать, «любя вас всей душой и жалея», но рабочие неумолимы в своих требованиях. И губернатор срывается на крик, угрожает Сибирью.

Губернатор недалек, но не лишен здравого смысла. Он готов наказать управляющего ротшильдовского завода за жестокость и насилие, но требования рабочих действительно «чрезмерны и нелепы»; «злонамеренные люди» внушили рабочим, что они могут изменить «законы экономики»: «Что же я тут-то могу поделать? Не закупать же мне у него керосин!»

Нетрудно предположить, что и Булгаков знает законы экономики, он на стороне здравого смысла, но он, естественно, против хищнического накопительства, против жестокого обращения с людьми, против произвола власть имущих, как это выражалось почти во всех его произведениях, и в «Кабале святош», и в «Последних днях», и в «Белой гвардии».

Шесть тысяч рабочих, зараженных «зловредным учением», пришли освободить арестованных, но губернатор, полковник Трейниц, полицмейстер, не ожидавшие такого поругания государственного порядка, вывели роту солдат, открывшую огонь по демонстрантам.

Так «очаровательное место, тихое, безопасное» превратилось «черт знает во что», «небывало беспокойное» место, полуразрушен «выгоревший цех на заводе», 9 марта у здания ардаганских казарм пролилась кровь рабочих, обманутых, как и 9 января 1905 года, зловредными обещаниями скорой победы.

И в тюрьме, и на допросе Сталин показан обычным нормальным человеком, начитанным, добрым, заботливым, легко находящим общий язык и с рабочими, и с уголовниками... А его крик: «Женщину тюремщик бьет!» — всколыхнул всю тюрьму. Талант лидера, вождя раскрывается и в разговоре с губернатором: все его просьбы-требования были удовлетворены губернатором, а сам он был переведен в другой тюремный замок до тех пор, пока не будет получено высочайшее повеление.

Молодой Сталин — прирожденный лидер, но деятельность его направлена на разрушение. Он заражен зловредными идеями, он талантливо проникает в души людей, завораживает их своими идеями, сеет злые семена, толкает к антигосударственным действиям. Итоги этой деятельности Булгаков хорошо знает, настрадавшись и претерпев столько бедствий во время гражданской войны и революции. В «Батуме» он лишь рассказывает о том, как все начиналось и чем завершается эта небывалая по жестокости революция.

На глазах Булгакова проходили судебные процессы над вождями, подготовившими и возглавившими эту революцию. Все они виновны в гибели миллионов простых людей; все они пролили море людской крови для достижения своих безумных планов. Конечно, много погибло и безвинных, но Булгаков, работая над пьесой, думал только о вождях. И если молодой Сталин только Батум превратил в ристалище между рабочими и власть имущими, то представшие перед судом вожди во время революции и гражданской войны всю