Зачем нужны умные люди? Антропология счастья в эпоху перемен - Анатолий Андреев

Я всегда писал как жил и жил как писал.

Между прочим, писателей такого типа немного.

Это, конечно, не гарантия того, что книга получится, но мотивации для книги определенно есть.

Я получил третий урок: за свои слова, то есть за свои мысли, доведенные до степени идей, надо отвечать. Иначе падешь первой жертвой своих же идей. Слова-мысли – слова-идеи – слова-дела. Чем сложнее проблема, на которую нацеливаешься, тем больше ответственности. Если отвечаешь за слова делами, слова тоже превращаются в дела; если слова не воплощаются в дела, они превращаются в болтовню. В мысли по поводу. Бла-бла-бла.

В начале было слово. Это верно. Но и в конце будет слово.

Если ты подготовлен к своей книге всей своей жизнью, книгу придется писать. Иначе либо идеи обесцениваются, либо ты перестаешь им соответствовать. Если сам сотворил для себя вызов, приходится на него отвечать.

Придется делать все, что можешь. Иначе совершаешь предательство. Если не написал книгу, которую ты и только ты можешь и должен написать, ты совершаешь предательство по отношению к культуре и себе. Личность не имеет право уклониться от вызова.

Хорошо, имеет, ибо ничто человеческое нам не чуждо. Мы не боги. Но слабости сильно сказываются на масштабе личности. А вот тут у меня всегда наготове ответ: не дождетесь, что в переводе на язык идей, сформулированных, правда, совсем не выдающимся мыслителем Э. Хемингуэем, звучит так: человек личность не для того рождена, чтобы терпеть поражения; человека личность можно уничтожить, но ее нельзя победить.

Писать книгу – это одно, а навязывать свои идеи – это другое.

Существующей социальной системе так и не удалось навязать мне взгляд на мир, выгодный Матрице. Я научился идти (плыть) против течения. Я всегда считал и до сих пор считаю группу Beatles заурядным коллективом. Хорошо, не заурядным, но не самым выдающимся. Есть еще Моцарт, Рахманинов, в конце концов. Я никогда не был фанатом В. Высоцкого, хотя некоторые его вещи слушал с удовольствием. И я считаю, что Достоевский в подметки Пушкину не годится. Хорошо, не в подметки, это я горячусь, но он точно ниже Пушкина. Я однажды написал примерно следующее: творчество Достоевского, как и Л. Толстого, являются допушкинским этапом в развитии литературы.

Хорошо подумал, прежде чем это написать.

Я, в свою очередь, никому и ничего не стану навязывать. Это бессмысленно.

Я получил четвертый урок: надо уважать свободу выбора как проявление свободы воли. Насильно мил не будешь. Даже если человек в силу своей неподготовленности выбирает то, что ведет его к гибели, его спасение в свободе выбора: если человек не хочет быть спасенным, спасать его бесполезно.

Свобода выбора может привести и к заблуждениям; но только свобода выбора, свобода воли ведет к счастью.

Умный уважает свободу воли, дающую право выбирать.

Очень надеюсь после издания своей книги получить пятый урок.

Я даже догадываюсь, в чем будет смысл урока. Я ведь пишу книгу в расчете на то, что в обществе есть скрытый запрос на идеи, которые складываются в персоноцентрическую картину мира, однако существует дефицит предложений. Может, я ошибаюсь. Выдаю желаемое за действительное.

В любом случае свой урок я получу. Кто действует, тот всегда получает уроки.

Эпоха либерализма и потребления определяет повестку дня.

Это факт. Спорить с этим почти бесполезно, к тому же неинтересно – все равно что бодаться теленку с дубом. Я отношу себя к числу тех, кто не ставит вопрос в такой плоскости: «хорошо это или плохо?»; я причисляю себя к тем, кто пытается разглядеть в стихийно формируемой повестке новые возможности.

Что толку ругать либерализм и потребление («проклятый капитализм», «суперкапитализм», «цифровое рабство», «инклюзивный капитализм» и пр.), если они все равно правят бал – если они определяют информационный климат эпохи и формируют повестку, хочется нам того или нет? Да, вполне возможно, плохого в этом больше, чем хорошего (особенно с точки зрения замечательного прошлого, которое сделало все, чтобы приблизить сегодняшний, не слишком оптимистичный день); и что теперь – ругать почем зря всех и вся в надежде, что все само собой образуется? Что плохое, названное плохим, вдруг станет хорошим?

Так ведь не образуется же. Надо попытаться понять, почему так происходит; ругать или неистово выводить на чистую воду – это тоже «плохая», неконструктивная позиция, весьма напоминающая отчаянную капитуляцию: нечего предложить – погромче ругай то, что тебя не устраивает. Это даже не «баттл» в культурном ключе; это всего лишь бесплодное критиканство. Это мысли в ответ на мысли. Сотрясание воздуха. Демонстрация отсутствия идей. Из пустого в порожнее.

Кстати, беспощадно критиковать – значит работать на ненавистную тебе повестку. Казалось бы, на ненавистную. А на деле?

На ту, которую сам же и поддерживаешь.

Известно: важна не столько критика сама по себе, сколько позиции, с которых ведется критика. Неспособен предложить более перспективную позицию, другие идеи – и критика превращается в критику ради критики, в своего рода завуалированное признание собственного бессилия. В скрытое признание правоты того, что ты критикуешь.

Мне же есть что предложить.

Я понял: книгу придется писать.

Человек таков, каков он есть, он никогда еще не был тем, каким бы нам хотелось его видеть (скорее, к счастью, чем наоборот). Я воспринимаю это как данность, которую никому не дано изменить. Я не верю во врожденное благородство человека или в эффективность благих намерений относительно исправления натуры человека. В своей книге я пытаюсь оценить потенциал человека и в связи с этим его возможности стать более совершенным.

Можно ли это назвать попыткой перехватить либеральную повестку?

Полагаю, что да. Но называть ее антилиберальной я бы не стал. Либерализм сегодня – это вариант архаики. С прошлым не сражаются всерьез и насмерть; с прошлым сражаются разве что от безысходности; сражаться с прошлым еще не значит предложить жизнеспособное будущее; мне же хочется сосредоточиться на проекте «жизнеспособное будущее».

Хотелось бы думать – ничего личного (в смысле ничего эгоцентрического).

Я пытаюсь (в силу своих скромных возможностей) раздвинуть границы вселенной, называемой потенциал человека, потенциал, который кроется в резервах сознания. Вероятно, мною отчасти движут иллюзии – так ведь это прекрасно: от высоких иллюзий до высоких мотиваций один шаг. (Правда, от высоких мотиваций до катастрофы тоже один шаг; и все же без высоких мотиваций нет следующего шага в верном направлении; приходится рисковать.)

Я бы сказал, что клубок моих мотиваций как противоречивое целое складывается из сочетания цинизма, изрядно сдобренного прагматизмом, и не стыдливого романтизма; при этом пропорции «гремучей смеси» таковы, что на выходе получается уверенный оптимизм.