Сердце Пандоры - Айя Субботина

Я тихонько стою у подножия лестницы в надежде, что Адам меня просто не заметит и уйдет. Но он энергично просушивает футболкой волосы, встряхивается и включает телевизор, выбирая какой-то музыкальный канал. Еще одна его привычка: Адам не любит тишину.

Пока я придумываю план безопасного отступления, Доминик во мне решает устроить утреннюю зарядку и ощутимо толкается прямо под ребра. Невольно охаю, одной рукой хватаюсь за поясницу, а другой прикрываю рот. Поздно — Адам поворачивается, замечает меня и быстрым шагом сокращает расстояние между нами.

— Что такое? — первый обеспокоенный вопрос.

Он правда очень высокий. И чертовы родинки рассыпаны по всей безволосой груди, в которую я как раз упираюсь носом. Зачем подходить ко мне так близко? Зачем окунать меня в этот… странный запах.

— Ничего, просто Доминик решил размять ручки и ножки, — бормочу я.

Ничего не получается: его вдруг слишком много. Адам везде, даже у меня в ноздрях.

Он потный после пробежки, и я готовлюсь, что меня вот-вот вырвет, но это что-то другое. Что-то, что берет меня за шиворот и толкает вперед, подначивает зарыться носом ему в ключицу. Отчаянно сопротивляюсь идиотской прихоти. Это наверняка шалят гормоны, те самые причуды, которые случаются у всех беременных. До сих пор мне не хотелось ни экзотических фруктов, ни странных сочетаний продуктов, я никак не реагировала на запахи. Но, похоже, организм решил сыграть со мной злую шутку, «придумав», что запах потного мужчины — это панацея для моего успокоения, потому что тревога просачивается сквозь кожу невидимыми мыльными пузырями.

— Как это? — слышу голос у себя над головой, но продолжаю смотреть на крупную родинку чуть выше солнечного сплетения. — Больно?

— Нет, нет. — Энергично трясу головой.

«Пожалуйста, уйди, — мысленно упрашиваю его. — Пожалуйста, выйди из моего личного пространства, забери себя из воздуха, которым я дышу. Пожалуйста… Пожалуйста…»

Я вижу только его руки и обручальное кольцо на безымянном пальце, которое он никогда не снимает. Слышу, как Адам сглатывает наверняка еще кучу вопросов.

Зачем тянусь к его рукам?

Пальцы дрожат, потому что за эти семь месяцев наш максимальный физический контакт был в плоскости светских раутов, где я просто держала его под руку. И никогда — кожа к коже.

Я прикладываю его ладонь к животу, вздрагивая от ее внезапной тяжести.

Это тоже выход за пределы деловых отношений? Он снова меня отчитает?

Но когда Доминик энергично «бодается» пяткой — думаю, что пяткой — Адам с шумом выдыхает, ведет ладонью ниже, безошибочно угадывая, где его сыну захочется постучаться в следующий раз.

И пока Адам «играет» с сыном в прятки, я украдкой поднимаю голову.

Пара капель стекает с его челки прямо мне на нос, так что я невольно фыркаю, как кошка, которой дунули в усы. Губы Адама медленно растягиваются в его фирменную улыбку во весь рот, когда мы оба чувствуем еще один удар, на этот раз почти вкрадчивый, сонный.

— Часто он так делает? — спрашивает Адам, и теперь уже мне не по себе от того, что он нарочно избегает контакта взглядами, смотрит только на свою ладонь у меня на животе.

— Почти все время.

— Точно не хочешь, чтобы я…

Он не заканчивает, потому что мы оба слышим одно и то же имя из динамиков телевизора, и оно разрывает нас надвое, словно чужеродные формы жизни, которые не могут существовать в одной вселенной.

Глеб Андреев.

Тяжесть появляется так внезапно, что я с трудом сдерживаюсь, чтобы не схватить Адама за руку. Как будто мне на макушку положили частицу бога, и она вот-вот прожжет череп насквозь, просочится в позвоночник и пробьет пол под ногами.

Адам знакомым жестом причесывает мокрые волосы пятерней. Замечаю, как он секунду смотрит на влажную ладонь, которой только что гладил меня по животу. И поворачивается, чтобы вернуться в гостиную. По пути подбирает с пола мокрые вещи, оставляя после себя небольшие лужицы. Замирает напротив экрана, где как раз показывают фрагменты интервью с Глебом. Ведущая восхищается тем, что его новый альбом получился таким сентиментальным и проникновенным, будто он хотел объяснится в любви той самой, единственной. Звучит, как издевательство, потому что он только недавно стал холостяком и вряд ли успел с головой нырнуть в новые отношения. Хотя, это же Глеб.

Господи, это ведь Глеб. С его короткими соломенными волосами, голубыми глазами и татуировками. На него можно бесконечно любоваться, словно на музейный экспонат, словно на лекало для идеального мужчины.

Я непроизвольно делаю несколько шагов вперед, вслушиваюсь в знакомый голос, от которого гортань сводит невыплаканными слезами. Что он такое говорит? «Каждая песня — это признание, — с видом, будто на исповеди, признается Глеб. — Я только надеюсь, что она их услышит и поймет, как я сожалею… обо всем». «Обо всем? — переспрашивает ведущая и от нетерпения получить шокирующее признание, наклоняется вперед, изображая шок на камеру. — О ком речь, Глеб? Неужели сердце первого красавчика нашей эстрады уже давно занято?» «Никаких подробностей, — отвечает он. Но когда камера фокусируется на его лице, говорит, будто шепотом: — Я скучаю, Пчелка».

Нет, нет, нет…

— Пчелка? — Адам выглядит безразличным, но явно ждет мою реакцию.

Минуту назад мы словно стояли на одной льдине, а теперь лед треснул и нас стремительно несет в противоположные стороны, даже если расстояние между нами — десяток шагов.

— Он сказал, что о нас не должны знать, — разрывает меня признание. Адам сам зацепил. сам захотел узнать, почему я пришла к нему в тот день, почему продалась, словно шлюха, человеку, которого никогда не захочу видеть второй половине постели. — Он же популярный певец и у него есть определенный имидж, которому не пойдут на пользу романтические отношения. Мы встречались тайно. А потом я увидела его с той… протухшей… Они сидели в кафе, и он чуть ни ноги ей целовал. Я поверить не могла, думала, это просто какой-то розыгрыш. Позвонила, а Глеб сказал, что ему только что удалили зубной нерв и он несколько дней вообще не будет вылезать из квартиры, чтобы не попадаться на камеры с опухшим лицом. Я стояла напротив витрины кафе, смотрела, как он улыбается своей любовнице и врет мне про зуб. — Хочу остановиться, но уже не могу. Боль сдирает кожу ржавым ножом прошлых обид. — Я зашла туда. Встала прямо перед ними и устроила сцену. Вылила на ужасную прическу его мартышки воду из вазы, и все ей рассказала про нас. А потом сбежала. В аэропорт. И приехала к тебе.

Адам вертит в руке пульт, продолжает разглядывать Глеба на экране. На лице моего мужа снова ни единой эмоции. Он словно робот, в которого забыли вставить модуль эмпатии. Я не знаю ни одного человека, кто бы умел быть таким безразличным просто по щелчку пальцев.

Муж подходит ко мне, вкладывает пульт в беспомощную ладонь.

— Мне плевать, Полина. Хочешь в его постель — вперед, но только после того, как родится мой сын.