Надежда смертника - Дэвид Файнток

Пуук подпихнул книгу дальше на полку:

– О чем там она?

– Там говорится: мальчишке-миду лучше не трогать, не то живо окажется на улице.

Он ухмыльнулся. Терпеть не могу эту его улыбочку. Торговцы не должны позволять себе какие-то сантименты.

– Не боюсь я тебя, мистр Чанг. Он поднял глаза к полке:

– Может, книги говорят: «Гляди на меня, у тебя могло быть две консервы вместо меня?»

– Не, – я похлопал его по спине. – Они рассказывают о мире. В книжках пишут обо всем. Почитай, сам узнаешь.

Я с надеждой ждал, что он ответит.

Это было похоже на то, как я торговался с Фрадом. Нужно, чтоб ушла настороженность, чтоб он успокоился; дождаться, когда созреет. Если сказать Пууку, что книги откроют ему глаза, покажут, до чего никчемна жизнь нижнего, он перепугается и откажется читать. Самое лучшее не нажимать. Сказать Пууку, что книги – это не для него. Велеть держаться от них подальше. Тогда, может, он и захочет учиться читать.

Я согрел себе чашку чая, присел у вальдес-пермы и пил потихоньку. Торговцем быть нелегко. Нужно уметь ладить со всеми племенами, не принимать ничью сторону. И никогда не забывать говорить с ними правильно.

С племенами приходится говорить на языке улиц. Мне это легко – я сам родился здесь. Главное, не пользоваться длинными словами, да и предложения тоже выбирать покороче. Так я и сам разговаривал, пока не отыскал первые книги, все в паутине, и не уселся читать при свете, что попадал ко мне внутрь сквозь дыру в крыше. Ошибиться и перепутать нельзя, иначе племена решат, что ты больно заносишься, и перестанут доверять.

Книга разговаривают с книгами. Когда автор дружески спрашивает, ответь ему так же. Что же было такого ужасного в Лондоне, Чарльз Диккенс? Я бы не задумываясь променял нижний Нью-Йорк на него. Как сказал бы Чанг, будь он верхним.

А еще есть язык, на котором Чанг ведет беседы сам с собой. Наверно, теперь, после всех книг, язык этот будет поближе к языку верхних. Но не совсем. На нем говорить легче, чем на книжном.

Иногда от этого голова шла кругом, но так было прежде. Теперь-то я привык.

Пуук переступил с ноги на ногу.

– Не нужны мне книги. Надо знать, спрошу у Карло.

– Точно, спроси у Карло. Он знает куда больше Чанга.

Парнишка безнадежен. И чего я с ним вожусь? Хрен поймешь.

Утром я выкатил тележку, заставил мальчишку загрузить в нее пермы. Ешь у Чанга – должен работать. Справедливо, но ему это не понравилось.

Летом жарко, но приходится надевать пальто, чтоб были карманы для мзды.

– Куда правишь, мистр Чанг?

– Мы, мальчик Пуук. Ты пойдешь со мной.

Он скорчил рожу:

– Не, останусь.

Может, я его и потеряю, но пора, он уже достаточно взрослый. Я подошел к нему поближе, осторожно провел рукой по лицу:

– Слушай, маленький мид.

Он ждал. У меня пересохло в горле. Я уже столько живу один! Хотелось бы иметь рядом кого-то, с кем можно поговорить. Хоть мальчишку-мида, который не желает глядеть на книгу.

Я сурово сказал:

– Что до меня, то не просил Пуука прийти к двери Чанга и постучать в нее. Хочет мальчишка остаться – ладно, ладно. Или он может попроситься спать у роков.

У него на висках набухли вены.

Теперь останавливаться нельзя. Слишком поздно.

– Мальчишка-мид почти взрослый и должен сам решить. На улице можешь пришить Чанга, но в доме Чанга отвечай: «Да, мистр Чанг, помогу, сделаю как скажете». Выбирай.

Глаза мальчишки насквозь пронзили Чанга.

Я пожал плечами, будто мне все равно:

– Думаешь, Чанг ничего не делает, только чай хлебает? Торговать – дело тяжкое. Помогай или вали отсюда.

– Не нужен мне сдвинутый нейтрал! – пронзительно заорал Пуук. – Плевать на твой консервы! Сам о себе позабочусь!

Он яростно пнул стол. Чашки и чайник полетели вниз. От мокрого пола повалил пар.

Я не шевельнулся.

– Радуйся, Чанг, раз тя не пришил! – Его лицо покраснело, он схватился за запоры. – Может, в другой раз!

Он распахнул дверь. Вывалился. Дверь захлопнулась.

Я вздохнул и принялся прибирать, бормоча себе. Что ж, решил рискнуть, но, извини, проиграл. Поставил стол на место. Мальчишка не пропадет, сказал я себе. При нем ножик, да и драчун он хоть куда.

Я вымыл чашку, снова наполнил чайник. Вода сегодня была ржавой, да и шла еле-еле. Да, прежде, когда с трубами было неважно, рано или поздно правительство их чинило. Теперь им наплевать. Верхним нужна вода. Много.

Наконец я был готов. Прикрыл тележку дерюгой и подкатил к двери.

Светло, день жаркий и солнечный, и все знают: Чанг – нейтрал, однако я открыл дверь очень осторожно. Народ на улице есть, но не рядом с домом.

Вышел, запер дверь на три замка. Вынул из кармана мелок и нарисовал на стальной полосе глаз. На самом деле это ничего не значило, но племена побаивались.

Мой магазин на 35-й. Теперь территория мидов. Раньше здесь были роки. Роков вытеснили вниз до 33-й. Второй раз. Еще раньше они обитали на 55-й, у Рокфцентра. Я дотолкал тележку до угла. Тяжело.

– Что у тебя, торгаш? – подошел Рейван, босс мидов.

– У меня хватает мозгов заниматься собственными делами, – пробурчал я. Рейван ухмыльнулся. Все привыкли к моей манере разговора. Он пошел рядом.

– Есть хороший товар?

– Как всегда. – Интересно, что ему надо?

– Хочешь глянуть на что интересное?

– Без разницы. Приноси, Чанг поторгуется, – Я повернул за угол и пошел дальше. Еще квартал, и пойдет земля бродов.

Рейван небрежно спросил:

– У Чанга есть новые водные трубы?

Нет, нету, но он знает, где достать. Не прежние, медные, а тяжелые пластиковые штуковины, как в башнях. Осторожно, Педро! Я остановился и поглядел на него:

– Зачем мидам водные трубы?

Ухмылки у Рейвана как не бывало.

– Может, нашли большой водный трубопровод. Проложить к укрытию заново.

Сердце заколотилось как бешеное. Много труб, большой торг. Заставлю мидов найти мне спортивные костюмы и вещи, на которые можно выменять консервы, монеты – что угодно. А их продам другим племенам в обмен на…

Большой торг.

– Трубами никогда не торговал, потому как они много стоят, – осторожно проговорил я.

– Сколько?

– Много. – Я встретился с ним взглядом. – Может, сумею добыть. Сначала скажи сколько. Потом выпьем чаю – то есть кофе и решим.