Любовь не предает - Вирджиния Спайс

Откланявшись с подчеркнутой церемонностью, граф Мелвернский покинул гостиную. Сердце Катрин болезненно сжалось, когда она осознала, что теперь долго не увидит своего «преданного рыцаря из замка холодной зимы», как она ненароком окрестила его. Но вскоре другие чувства заполнили сердечко девушки, а новые встречи и заботы на время вытеснили из него образ Джейсона Стенфилда.

– А помнишь, как однажды ты решила сбежать из дома с нашим кузеном, маркизом де Казолем? Сколько тебе тогда было лет, Катрин? Кажется, одиннадцать?

– Да, как раз одиннадцать. А несостоявшийся жених был всего на год старше. Перед этим я прочитала, что в средневековой Франции с такого возраста уже можно было вступать в брак, и надеялась уговорить настоятеля монастыря бенедиктинцев, чтобы он нас обвенчал.

– Ну и сумасбродная же ты была у меня, сестричка!

– Да уж, зато ты всегда была хорошей девочкой. И у наших родителей никогда не возникало с тобой лишних хлопот. Не то что со мной!

Сестры беспечно смеялись, вспоминая детские проказы. На минуту Вирджиния поднялась с кресла, чтобы распахнуть окно и впустить в помещение побольше свежего воздуха.

– Кстати, я что-то не могу вспомнить, чем в конце концов закончилась та история?

– Мой юный жених оказался малодушным трусом. После того как аббат Мартин пригрозил рассказать обо всем нашим родителям, де Казоль попросту сбежал. Вернее, его увезли в нормандское имение деда. Хотя в моих глазах это было одно и то же.

Катрин незаметно вздохнула. Боже, какими же далекими кажутся сейчас те времена! Неужели это она когда-то была жизнерадостной, озорной девчонкой, всегда готовой в любой момент пуститься в самые рискованные авантюры? Как сильно она изменилась! Годы лишений сделали ее замкнутой и неуверенной в себе, а тот задор, который привлекал к ней сердца молодых людей, казалось, угас навеки.

– Ну, что ты так загрустила, сестренка? – ласково спросила Вирджиния, касаясь изящными пальцами руки Катрин. – Не надо, не думай сейчас о грустном. Вспомни, ведь сегодня твой первый бал! Ты должна настроиться на веселое расположение духа, чтобы быть самой обаятельной молодой леди на вечере у герцогини Дерби и покорить лондонское высшее общество!

– Ах Вирджиния, прекрати, ради Бога! Когда ты так говоришь, я начинаю бояться еще сильнее, и мне кажется, что все непременно будет плохо!

Катрин вскочила и едва не опрокинула на скатерть крохотную фарфоровую чашечку с недопитым кофе. Потом она прошлась по комнате, осторожно поправила сбившийся чепчик, под которым были спрятаны накрученные на папильотки волосы, и лишь затем снова уселась в кресло.

– Нет, правда, лучше не загадывать заранее.

– А я и не пытаюсь загадывать! – с улыбкой возразила маркиза. – Я лишь хотела чуть-чуть поднять тебе настроение. И все вовсе не так страшно, поверь. За те две недели, что ты находишься у меня, ты достаточно хорошо усвоила мои рассказы о нравах лондонской знати. Если чего-то и стоит опасаться, то лишь того, что ты не в совершенстве владеешь английским языком. Но эта беда поправима. В высшем лондонском обществе мода на французский, и любой уважающий себя аристократ умеет на нем изъясняться.

– Это единственное, что меня радует.

– И только? – Вирджиния укоризненно покачала головой. – Какой сварливый стал у тебя характер, сестричка! Кстати, ты могла хотя бы притвориться, что тебе нравится бальный наряд, который я приготовила для тебя.

Катрин едва заметно нахмурилась.

– Я очень благодарна тебе за хлопоты, Вирджиния, но ты всегда навязывала мне свой вкус в одежде. Вот и сейчас заказала для моего первого выезда белое платье, а я так мечтала надеть розовое!

– Но Катрин, дорогая! Дебютанткам положено являться на бал в белом. Так принято уже несколько лет.

– Возможно, юные английские леди и должны придерживаться этого обычая, но ведь я-то не отношусь к их числу. Да и какая я дебютантка? Мне ведь уже двадцать второй год, а не семнадцать.

– Все равно, это твой первый бал. Ты ведь никогда прежде не выезжала.

– Увы, как это ни печально!

Глубоко вздохнув, Катрин откинулась на спинку глубокого низкого кресла. Действительно, так сложилось, что она, знатная аристократка, никогда не имела возможности вести тот образ жизни, какой был положен ей по праву рождения. Французская революция роковым образом изменила ее судьбу, как и судьбы тысяч французских дворян. И нужно было еще благодарить судьбу за то, что никто из семьи де Шатовье не сложил голову на гильотине.

– В любом случае теперь уже поздно что-то менять, – подвела итог маркиза, – до бала осталось несколько часов. В следующий раз наденешь то, что захочешь.

Вирджиния болезненно поморщилась, и Катрин тотчас угадала причину ее недовольства. Неделю назад, когда Альфонсина Флери появилась в особняке Кемпбеллов, сестру едва не хватил удар. Для нее просто невыносимой была мысль о том, что это граф Мелвернский помог Катрин не выглядеть бедной родственницей при вступлении в высший свет.

– Ты все еще осуждаешь меня за то, что я приняла дорогой подарок от лорда Стенфилда? – без обиняков спросила Катрин. – Клянусь, я не сделала бы этого, если бы знала заранее, что вы с ним находитесь в таких плохих отношениях!

– Нет, дорогая, что ты, я не осуждаю тебя!.. По все-таки, мне кажется, мы поступили неправильно. Нужно было попросить модистку предъявить счет, чтобы я могла сама оплатить его.

– Поверь, это было бы совершенно бесполезно, так как граф оплатил его заранее! Прошу тебя, Вирджиния, давай лучше забудем об этом.

Катрин вспомнила, что Джейсон говорил ей о денежных затруднениях Кемпбеллов, но не решилась спросить об этом сестру, зная, что Вирджинии это будет неприятно. Немного подумав, маркиза смирилась с неизбежным и уже спокойнее сказала:

– Ну что ж, тогда не будем об этом больше говорить. Надеюсь, что та встреча с графом Мелвернским была моим последним напоминанием об этом человеке. Да, кстати, а как тебе понравился Лондон? За все эти дни ты так ни разу и не высказала своего мнения ни об англичанах, ни о нашей столице.

– Мне пока трудно ответить… – начала было Катрин, но ее прервала пришедшая камеристка леди Кемпбелл. В руках у нее была объемная круглая картонка, обтянутая бледно-розовым шелком, к крышке которой была прикреплена сильно надушенная записка.

– От мадам Флери для мисс Шатовье, – коротко сообщила горничная.

Вирджиния озадаченно нахмурилась.

– Что опять понадобилось от тебя этой вульгарной особе?

– Альфонсина вовсе не такая вульгарная женщина, как ты считаешь, – возразила Катрин, разворачивая послание. – Однако мне и самой интересно, что же еще она мне прислала. Кажется, я больше ничего не заказывала…

«Дорогой друг, мадемуазель де Шатовье, – гласила записка, – этот дивный наряд изготовлен руками моих мастериц по особому заказу нашего доброго милорда. Я должна была передать вам его в день вашего первого выхода в свет. Хочу пожелать, чтобы вы были самой прекрасной из всех дам на вечере и чтобы ваше обаяние смогло растопить лед в сердце нашего дорогого графа. Преданная вам Альфонсина Флери».