Принц из-за моря - Дмитрий Чайка

купцов из Новгорода. Но ввязываться ради этого в бессмысленную дорогостоящую войну! Увольте!

— Я, княже, вот что думаю, — Збыслав повернул к государю опухшее от длительных переговоров лицо. — Может, Вышату к поморянам послать? У него хорошо получается с тамошними владыками договариваться.

— Хорошая мысль! — протянул Само. — Они же на побережье живут. Пусть тогда они сами янтарь добывают и нам продают.

— А если напрямую захотят продавать? — задумался Збыслав.

— Не пропустим, — уверенно сказал князь. — Будут нам по твердой цене его сдавать. А умничать станут — конфискуем. Нужен нам тот камень, Збыслав. Марк из Константинополя в каждом письме про него спрашивает. Так что это дело мы до конца доведем. Сам понимаешь, взялся за гуж…

— Не говори, что не дюж! — с готовностью продолжил Збых, который присказки государя выучил наизусть.

— Не угадал, — покачал головой Самослав, и познакомил его с новой мудростью. — Взялся за гуж, обосрался и стой. А на ляхов мы аварскую молодежь пустим. Она все равно нам ничего не стоит. Пусть слегка поучат их жизни, а то расслабились в глухомани своей. Не люблю я дерзких дураков. Дурак — он тихим должен быть и почтительным. На то он и дурак.

От земель ляхов до новой столицы было десять дней пути. Строящаяся Братислава встретила их суетливым гомоном и шумом. Сотни людей возводили деревянный острог в месте, где когда-то стояла словенская деревушка на пять дворов. Теперь же там бывшие рабы рода Уар тесали бревна, острили частокол и смолили бревна, которые вкопают в землю. Крепость будет пристанищем для первой тагмы, которой командовал Добран, и он же надзирал за строительством, спеша выстроить к зиме укрепления и казармы. Острог находился чуть в стороне, за стенами будущего города, но уже сейчас словацкая знать, которая поставляла камень на стройку, с тоской осознала, что новый владыка может похуже обров оказаться. Те перезимовали и ушли. А эти селятся навсегда, а значит, о вольнице придется забыть. Не даст князь у себя под носом забаловать, размещая в новых землях своих вояк с вислыми усами и бритыми затылками.

Часть бывших рабов была послана рубить камень, а другая часть — распахала землю, чтобы кормить зерном остальных. В следующем году сюда прибудут каменщики из Новгорода, и работа закипит уже по-настоящему. Княжеский замок велено за три года сложить, даже если у работающих тут людей пупы развяжутся.

Две стряпухи, оторвавшиеся от работы, приставив ладонь ко лбу, смотрели на кавалькаду всадников, скачущих к стройке. Воины были в своих землях, а потому бронь и шеломы сняли, подставив легкому ветерку разгоряченные лица. Чудной вид их до сих пор удивлял непривычных людей.

— Ишь ты, — заметила одна из них, пожилая и на редкость некрасивая тетка, — морды бритые. И головы тоже бритые вкруг, и бока и затылок. Не по-людски как-то.

— Сама удивляюсь, — сказала другая стряпуха. Она была помоложе первой, но рано состарилась от непосильной работы. Обе они сдружились в дороге, когда шли сюда. Та, что была некрасива, удивилась тогда, услышав ее имя, когда старосты выкликали их по спискам. Вздрогнула она тогда даже. Видно, имя это ей кого-то близкого напомнило.

— У Берислава моего густая борода была, — горестно вздохнула та, что моложе. — Всадник, что впереди скачет, ну просто вылитый Берислав. Аж сердце зашлось!

— Пойдем, Милица, стряпать, — потянула ее за рукав вторая. — Староста заругает, если увидит, что не работаем. Скоро мужики на обед пойдут, а у нас не готово ничего. Пойдем, родная, пойдем. Вечером поболтаем с тобой.

Все работы закончились сильно засветло. Лето близилось к солнцевороту, а потому день был длинным, куда длиннее, чем выдержит на работе человек. Бывшие рабы, поужинав, полезли в свои лачуги, чтобы прикорнуть до утра, когда старосты снова погонят их на работы. Люди пока не понимали, кто они теперь и надолго ли тут. Рабская жизнь делает слово «завтра» ненужным. Нет у раба «завтра». Есть только «сегодня», а о том, что случится потом, позаботится хозяин. Быстро такое въедается в кровь, отупляя человека, превращая его в бездумную скотину, живущую по привычке и понукаемую к труду кнутом. Вроде бы тут не обижали и не чинили препятствий. Не хочешь здесь жить — уходи на все четыре стороны. Но кормили сытно, обещая после окончания стройки дать землю и инструмент. И остались почти все, потому что некуда им было идти, не ждал этих людей никто. А житье в лесной веси ничуть не лучше, и там уж точно нет стряпух, созывающих трижды в день за скромный, но сытный стол.

А двум теткам не спалось. Они сидели на берегу Дуная, разговаривая о чем-то своем, бабском. Могучая река, что несла мимо них свои воды, была спокойна и безразлична. Ей не было дела до двух нечастных женщин. Да и никому на всем белом свете не было. Не сложилась у них жизнь, так можно хоть излить горюшко близкой душе. Глядишь, и легче станет…

* * *

Июль 628 года. Диводурум (совр. Мец). Австразия.

Столица восточного королевства процветала. Сорокалетняя усобица, которая выжгла пламенем войны половину Галлии, не затронула эти места. Буйные орды германцев, что приводил из-за Рейна в свои походы против братьев воинственный Сигиберт I, муж тогда еще молодой и красивой Брунгильды, не смели грабить его окрестности. Да и сам город пережил всего лишь два штурма — сначала его взяли гунны Аттилы, а потом франки. Хоть и повезло римскому Диводуруму, и тут остался гигантский акведук и самый роскошный театр Галлии, но прежних размеров он не достиг, и ютился в малой части своих прежних границ. Акведук воду больше не подавал, а театр разбирали на камень все, кому не лень, потому что не понимали, а зачем он вообще нужен, этот театр. Да и святые отцы, которые сноровисто захватили местные бани, превратив их в храм святого Петра, не одобряли бесовских игрищ. Римляне строили на совесть, и все это простоит до двадцать первого века, но пока город все больше дичал, теряя с каждым годом свое римское наследие. И его уже редко называли старым именем, превращая в варварский Мец.

Майордом Пипин, самый могущественный человек Австразии, был сильно встревожен. В воздухе запахло новой войной, да еще какой! Не бывало такого, чтобы король франков нашелся в далеком Константинополе и это не закончилось кровавой резней длиной в несколько лет. А этот девятнадцатилетний шалопай, король Дагоберт, снова укатил на охоту со своими лейдами. Или загулял со шлюхами… Или, как часто бывало, совместил два этих поистине королевских занятия. Пипин спешно прискакал