Безрассудная любовь - Элизабет Лоуэлл

— Хочешь, чтобы я захлебнулся? — спросил он, забирая у нее миску. — Спасибо, дальше я сам. — Отправив в рот какой-то белый корешок, он принялся с хрустом жевать. Он хотел было уточнить, что это за растение, но передумал. Первое правило, которое должен усвоить человек, находящийся в бегах, звучит так: «Нет нужды узнавать название того, что хорошо на вкус. Радуйся и ешь скорее».

— Так ты расскажешь мне о травах, Шекспире и письмах? — спросил он, не переставая есть.

— Мы с отцом, бывало, читали пьесы Шекспира по ролям. Это помогало скоротать время. У меня до сих пор хранится сундук его книг, — пояснила Жанна, беспомощно наблюдая, как Тай облизывает языком ложку. — Когда мне нужны продукты, я отправляюсь на ранчо «Ленивец А» или «Круг Джи», где читаю и пишу письма для пастухов. Они неграмотны и не могут прочесть ничего, кроме названий клейм животных, вот и приберегают полученные письма до прихода таких, как я.

Тайрелл посмотрел в серые глаза, обрамленные темными густыми ресницами, слишком красивыми, чтобы не волновать его, и спросил:

— Где ты ходил в школу?

— На переднем сиденье повозки. Мой папа имел ученую степень и страстно любил путешествовать.

— А что насчет твоей матери?

— Она скончалась, когда мне было три года. Папа сказал мне, что ее тело было гораздо слабее духа.

Ложка замерла в воздухе по пути ко рту Тая. Своим прозорливым взглядом он словно пригвоздил Жанну к месту.

— Когда умер твой отец?

Она не спешила с ответом, быстро обдумывав ситуацию. Если сказать, что папы не стало пять лет назад, Тайрелл немедленно поинтересуется, как это ребенок лет десяти сумел выжить в одиночку. Если сообщить ему, что в действительности ей девятнадцать, то он начнет подозревать, что она переодетая девушка, ведь у юношей в этом возрасте уже есть растительность на лице, мускулы и говорят они низким голосом. Она не хотела, чтобы Тайрелл так легко определил ее пол.

— Папа умер несколько сезонов назад, — уклончиво ответила она. — Когда живешь один, теряешь счет времени.

— С тех пор ты живешь один? — изумленно переспросил Тай.

Жанна кивнула в ответ.

— Разве у тебя нет каких-нибудь родственников?

— Бет.

— Неужели никто из городских жителей не предложил тебе пойти в работный дом?

— Я не жалую города.

— Тебя, несомненно, взяли бы помощником повара или пастуха на ранчо. Черт возьми, тебя приняли бы с радостью, знай они, что ты умеешь укрощать мустангов, — произнес Тай, неуютно чувствуя себя при мысли, что ребенок-сирота бродит один по этим опасным землям. — Ты можешь отлично зарабатывать, ловя и объезжая диких лошадей.

— Я мустангов не ловлю, — решительно заявила Жанна. — Слишком многие из них отказываются от пищи, будучи пойманными. Я видел, как они морят себя голодом до смерти, глядя остекленелым взглядом за ограду загона.

— Большинство мустангов привыкают к человеку.

Девушка лишь покачала головой:

— Никогда не буду отнимать у дикого животного свободу. Я несколько раз объезжал выращенных на ранчо лошадей для дамского седла или для детей, и все на этом.

— Иногда человеку приходится делать то, что не хочется, чтобы выжить, — произнес Тай, и глаза его сузились от болезненных воспоминаний.

— До сих пор мне везло, — спокойно ответила Жанна. — Хочешь еще супа?

Медленно, словно мыслями возвращаясь издалека. Тай сфокусировал взгляд на девушке.

— Спасибо, с удовольствием, — ответил он, протягивая ей миску. — Не почитаешь мне?

— Конечно. Хочешь послушать что-то определенное?

— У тебя есть «Ромео и Джульетта»?

— Да.

— Тогда почитай мне о женщине, красотой затмившей рассвет, — мечтательно произнес Тай, прикрывая глаза и улыбаясь. — О прекрасной даме с нежным, как летний ветерок, голосом и обходительными манерами, белокурыми волосами и шелковистой кожей, по белизне превосходящей цветок магнолии. Ее изящные тонкие пальчики никогда не знали иной работы, кроме исполнения ноктюрнов Шопена на массивном фортепиано…

— Как ее зовут? — натянуто спросила Жанна.

— Кого?

— Очаровательную леди, которую ты тут живописуешь.

— Сильвер Маккензи. Она жена моего брата. — Тай открыл глаза, и выражение его лица стало жестким. — Но в Англии есть и другие женщины, подобные ей. И я собираюсь заполучить одну из них.

Жанна тут же вскочила на ноги и удалилась. Через несколько минут она вернулась с тяжелым фолиантом в левой руке и миской супа в правой. Передав миску Таю, она открыла потрепанную книгу на пьесе «Ромео и Джульетта», действие второе, сцена вторая, и принялась читать:

Но что за блеск я вижу на балконе?

Там брезжит свет. Джульетта, ты, как день![3]

Тот день определил манеру их поведения на последующие две недели. Когда Жанна считала, что Тай чрезмерно усердствует в своих попытках поскорее восстановить утраченную форму, она доставала и читала ему вслух Библию, пьесы Шекспира, стихи Данте, Мильтона или Поупа. Тай разгадывал ее истинно намерение, но не возражал. Он развлекался, поддразнивая «мальчика», читающего Песнь Песней Соломона или «Похищение локона» Поупа, которые были образцами любовной литературы.

— Прочитай мне снова этот абзац, — с улыбкой на устах просил Тай. — Ты так быстро его проскочил, что я не разобрал и половины слов.

Жанна склоняла голову над ветхой страницей Библии и бормотала:

— Суета сует и вечная суета.

— Это Екклезиаст, — с подчеркнутой медлительностью отвечал он, — а ты читал Песнь Песней Соломона, ту часть, где женщина рассказывает о своем любимом. «Мой возлюбленный пошел в сад свой, в цветники ароматные, чтобы насытиться в садах и собирать лилии…» — процитировал он и хитро спросил: — Как думаешь, парень, что эта фраза в действительности означает?

— Он был голоден, — лаконично ответила Жанна.

— Верно, но что это был за голод? — потягиваясь, продолжал подзадоривать Тайрелл. — Когда узнаешь ответ, ты станешь мужчиной, и не важно, сколько тебе будет лет.

Глядя на его длинные мускулистые руки и мерно вздымающуюся и опускающуюся грудь, Жанна поклялась себе, что завтра же отправится в Пресные Воды, чтобы раздобыть ему какую-нибудь одежду. Она не в состоянии больше смотреть, как он расхаживает вокруг в одной лишь набедренной повязке, так как изнемогает от желания прикоснуться к его манящему мужественному телу.

Жанна развеселилась, представив, какое изумленное выражение лица будет у Тая, если она уступит своим желаниям и примется ласкать его. Она многое бы отдала, чтобы увидеть его шокированным. Но до наступления этого момента ей придется довольствоваться тем, как неловко он чувствует себя, когда «мальчик» наклоняется над ним слишком низко или случайно задевает его.