Утоли моя печали - Юлия Вознесенская

Но это все присказки, а рассказать-то я хотела вот что. Через несколько месяцев мы с моим братом и старинной моей подругой поехали в большое паломничество по монастырям. Это было в 1996-м году. Побывали мы в Сергиевом Посаде, в Ниловой и Оптиной пустынях, в Шамординской обители, в Борисоглебском и Пафнутьево-Боровском монастырях, а закончили Псково-Печорской Лаврой и поездкой к отцу Николаю Гурьянову на остров Залита. Дивное было паломничество! И везде, во всех монастырях, во всех храмах, я подавала за мужа годовые поминания, делала от его имени пожертвования (все монастыри тогда еще стояли в лесах) и много денег раздала бедным старушкам с просьбой молиться «за раба Божия Владимира». Не помню уж точно, сколько денег я тогда раздала, но много.

И вот я вернулась из паломничества домой. Сходила на кладбище, конечно, поплакала. Ночевать потом пошла к сыну с невесткой, они недалеко от кладбища жили, а назавтра мы должны были с моими внучками идти на службу в храм. Меня уложили у них в комнате на раскладушке: и вот под утро сквозь сон слышу, как кто-то осторожно садится у меня в ногах на раскладушку. Кто-то из девочек проснулся и боится меня сразу разбудить, думаю я, и открываю глаза… И в ногах вижу сидящего моего Володю! Не очень ясно вижу фигуру в какой-то ослепительно бело: одежде, но лицо вижу очень хорошо. И лиц это сияет и полно невыразимой любви. «Володька!» — шепчу я радостно, а он кладет мн руку на руку и говорит: «Тихо! Закрой глаза — и я послушно глаза закрываю. — Я пришел поблагодарить тебя за все, что ты дл меня сделала». Я спрашиваю: «А ты где, Волеодя?» — «я там, куда ты и хотела меня отправить». «В Раю?» — «Да». «А как там, Володенька? Расскажи!» — «Хорошо, очень хорошо. Н рассказывать нельзя. Закрой глаза и спи». — «Ну, пожалуйста! Хоть чуть-чуть!» Он тихонько засмеялся и говорит: «Там одних аспарагусов сто шестьдесят сортов! А теперь — спи!» Пожал мне руку и исчез, а я мгновенно уснула. Просыпаюсь через какое-то врем и чувствую, что моя рука лежит на том же месте и она теплая-теплая, как будто муж только что снял с нее свою руку…

Тут требуется некоторое пояснение. Дело в том, что я очень люблю растения, цвет и много о них знаю, а Володя мой в этом о ношении был чудовищный профан. Для него все растения делились на две группы: те, которые ему нравились, все назывались одни словом — «петунья», а те, что не нравились, — «спорынья». Увидит новый цветок и говорит: «Опять какую-то спорынью в дом притащила!» Или наоборот: «О, какая славная петунья!» А тут вдруг — «аспарагусы». Очень это меня удивило.

Обрадованная, я растормошила девочек, велела им одеваться и ехать в храм без меня, а сама вскочила на велосипед и помчалась в цветочный магазин, купила самый роскошный букет, какой там нашелся, и отвезла на Володину могилку. Кладбище, на котором он лежит, кстати, возле самого нашего храма Святых Новомучеников и Исповедников российских, а его могилка — прямо напротив входа в храм.

После службы я иду к отцу Николаю, рассказываю ему свое виденье и спрашиваю, как к этому относиться «А что вы чувствовали?» — спрашивает отец Николай. «Огромную и тихую любовь его ко мне, свет и покой». Он подумал и говорит: «Любовь и покой? Вот и принимайте спокойно». Но у меня еще одно сомненье было: «А как же аспарагусы, отец Николай? Он же в этом ни бум-бум при жизни был!» Отец Николай засмеялся и говорит: «А там все быстро учатся!»

С тех пор больше мне никаких знаков не было. Да ведь и не надо!

Рассказ судьи

Шел бракоразводный процесс. Все время пока говорил истец, подавший на развод супруг, я слушал его внимательно, но смотрел на ответчицу: кого-то она мне напоминает эта мрачная женщина в черном платье и черной кружевной шали на коротко, как у боксера, остриженной голове. Она сидела между двумя женщинами, видимо родственниц или подругами. Одна была пожилая, другая на вид гораздо моложе ответчицы, и обе демонстрировали полное и безоговорочное осуждение истца: поджимали губы, скорбно покачивали головой и переглядывались с понимающим и негодующим видом.

Истец производил впечатление интеллигентного, робкого и крайне загнанного человека. Может быть, еще и потому, что он плохо видел, и глаза его за толстыми стеклами очков казались огромными и беспомощными Ответчица, казалось, никак не реагировала на слова теперь уже почти бывшего мужа, отвечавшего на обычные вопросы бракоразводного процесса: когда и где был заключен брак, имеются ли дети и спорное имущество… Результат судебного разбирательства, казалось, был предрешен уже тогда, когда на вопрос о прекращении супружеских отношений истец заявил, что они были прекращены два года назад по инициативе ответчицы. Бывшая супруга на это никак не отреагировала: сидела неподвижно, опустив глаза и сжимая в руках маленькую черную сумочку. На вопрос адвоката истца, подтверждает ли она, что между нею и истцом уже два года нет супружеских отношений, она поначалу просто кивнула и только после замечания судьи ответила равнодушно, чуть хрипловатым голосом:

— Да, подтверждаю…

На вопрос, по какой причине это произошло, истец ответил:

— Два года назад в ДТП погибла наша семнадцатилетняя дочь Маша. В тот день Машенька торопилась на последний приемный экзамен в университет. Она боялась опоздать и взяла у матери денег на такси, а меня попросила вызвать машину по телефону. Ушла Маша. А через пятнадцать минут мы услышали в раскрытое окно завывания милицейской машины и скорой помощи. Тут же к нам звонила соседка, вошла и сказала, что недалеко от нашего дома, буквально несколько кварталов, в такси врезался потерявший управление грузовик. Мы обе подумали о Маше и помчались на место происшествия; и подоспели мы как раз моменту, когда девочку нашу, лежав носилках и накрытую с головой чем-то вроде черной клеенки, уже грузили в специальную машину. Мы узнали ее по белой туфельке, торчавшей из-под страшной клеенки; сотрудник ГАИ держал в руках Машину окровавленную сумочку и листал ее документы… — Тут голос его задрожал. Он глаза, сглотнул, взял себя в руки и продолжил уже спокойно: — Вот с этой трагедии между нами и прекратились нормальные супружеские отношения.

— Ответчица, вы подтверждаете истца? — спросил я.

Она опять хотела ограничиться кивком, затем вспомнила мое замечание и ответила страстно и напористо:

Подтверждаю! Это мы виноваты в смерти нашей единственной дочери! ' Я дала ей деньги на такси, а он — он САМ телефону эту проклятую машину. Мы САМИ ее убили!

Все, в общем-то, сразу стало ясно: неизжитое горе… Я подумал, что, возможно, семью еще может спасти хороший психотерапевт, а не судья. Я тут же решил, что суд надо будет отложить и посоветовать истцу попробовать полечить свою супругу. Но пока что процесс следовало продолжать, и я задал следующий вопрос:

— Я понимаю, что первое время вы оба находились в шоке и потому не могло быть речи о супружеских отношениях. Но потом вы, истец, пытались их возобновить?

— Да, пытался и не раз. Я думал, что это может помочь нам обоим пережить наше горе.

— Супруга не пошла вам навстречу?