Пэчворк. После прочтения сжечь - Инга Кузнецова

(рюкзаки и стулья)

Затеряться в мегаполисе, встретиться с теми, от кого я сбежала из честности, и, если осмелюсь, и с теми, кому ничего нельзя объяснить – ни то, что я не верю в историю, ни то, что я не верю в истории, хотя и вляпываюсь в них, – ни во что, связанное с идеей линейного разворачивания. В мегаполисе я куплю рюкзак. В него можно погрузить складной стул – летний такой, дачный, с полотняным белым сиденьем. Пусть все думают, что я могу сама защитить себя. Что я успею прийти на помощь кому-то другому. Я тоже буду слоняться по улицам, исполненная тайного понимания, как тот старик. Как школьники. Как ангелы и полуангелы. Как Вася.

(так)

Вся тяжесть бытия навынос.

(выбор)

Я иду тихо, стараясь не стучать каблуками, и чувствую, как со дна поднимается одно слово – утешение. Оно напоминает мне сон: в чистой, скупо обставленной комнате, кажущейся больничной, я лежу на узкой кровати, и все, кроме кистей рук, волос и бровей, рядом со мной и во мне – белое, я это четко вижу со стороны, а глаза мои закрыты. И в эту комнату, эту палату один за другим входят все те, с кем у меня что-то было, и те, с кем и сейчас, во сне, что-то есть, хотя это началось в разное время, если тут вообще можно говорить о времени. И вот они входят – один за другим, другой за одним. Наверное, каждый думает, что он будет здесь наедине со мной или с чем-то, чем стала я, как им кажется, чем-то частичным или чем-то ужасным, и поначалу каждый теряется, а потом берет складной, белый опять же, стул, прислоненный к стене, расправляет его и садится у стены, и смотрит на меня, а я лежу, укрытая белым одеялом, с закрытыми глазами, и вижу все, и слышу их мысли, а они думают, что не вижу и не слышу.

Постепенно их становится больше, и если сначала они садились подчеркнуто далеко друг от друга, напряженно и почти враждебно, то теперь им приходится сдвинуться тесней: возникает какое-то странное братство, которое принимают не все из них, и кто-то очень нервничает. Но не те, кого я до сих пор люблю: эти высвечиваются и как будто становятся ярче; они дружелюбны к другим, они пожимают по-товарищески руки соседям; они придвигают свои стулья поближе к кровати. А я не знаю, что со мной произошло. Может быть, и ничего. Я просто лежу с закрытыми глазами и их люблю, а так как вместить я этого не могу, я ничего и не могу сделать, никак проявиться. Даже пальцем пошевелить, потому что ни времени, ни выбора нет. И только один… Но это все-таки история, и тут утешения не будет.

(экзистенциальное убежище)

Я уже бегу. На конечную – оттуда уходят автобусы в мегаполис. Но все-таки притормаживаю возле странно оплывающего фасада. Здание было выстроено по проекту Гауди, это довольно своеобразно для такого маленького и континентального города, как наш. В здании находится запасное посольство Старой Европы в РФ. Почему было решено открыть его здесь, я не знаю. Может быть, они есть в каждом городе. Ну, или почти в каждом. Я подхожу к нему каждый месяц. Толкаю тяжелую дверь, вхожу, но ничего не решаюсь спросить. И вот сегодня, наконец…

Я вхожу и сразу прошу экзистенциального убежища. Да, вот так прямо. Две взаимодополнительные женщины, черноволосая и белокурая, с одинаково аккуратными укладками и в одинаково дорогих очках с тонкими металлическими оправами переспрашивают:

– Простите? Это в связи с чем?

Я опускаю голову:

– В связи с внутренним устройством, несовместимым с текущей жизнью.

Мне говорят:

– Вы обратились не туда. Вам нужно в ЖЭК, если ваша жизнь течет. Возможно, она еще и изменяется. Вообще-то было бы неплохо замерить параметры этих изменений. Вы устанавливали счетчик?

Я собираюсь со всей возможной решительностью:

– Частности ничего не решат. Понимаете, мне нужно временное убежище. А потом что-то станет ясно.

Брюнетка бросает:

– Убежище предоставляется только жертвам. Я имею в виду: политических преследований. А вы?

И я сказала:

– Не знаю.

– Документы? (Брюнетка садится за монитор.)

Я лезу в сумку за паспортом. Обнаруживаются сухой березовый лист, надорванный автобусный билет, стеклянная бусина (блокнот, книга, косметичка).

– Этого недостаточно, – усмехается блондинка. – Это больше похоже на улики.

– Извините, – это уже спиной, на выбеге.

(мозаика)

Со мной такое было. Когда накрыло, я едва успела выбраться из-под обломков собственного нёба. Оказалось, что оно тоже, как и все остальное, было выложено мозаикой. Обложено мозаикой. Мое зрение стало пиксельным. Теперь я заика. Лобби логиков отдыхает в холле.

Мироздание? А что, если этот мир – задник? И все – только мирозадник??

(перекладина)

Запрыгиваю на ступеньку, пошатнувшись. Водитель пробивает билеты.

Салон почти пуст. О, ситуативное счастье: кресла для длинноногих (перед ними – перекладина, за которой пустота) совершенно свободны.

Я обживаюсь на два часа путевой жизни. Сбрасываю туфельки, прислоняю свернутый в подушку плащ к перепонке стенки у окна. А ступни пристраиваю на перекладину, за которой ничего нет.

Ничего, кроме пальцев, обтянутых черным капроном.

(догадка)

Я провалилась в чем-то главном. Зияние и дает мне знание о нем. Контур того, что могло быть на этом месте. Выходы-трещины ко всему.

Думаю, я провалилась с самого начала.

(вместо кардиограммы)

У меня трехкамерное сердце: рай, чистилище и пустота.

В первой камере слишком просторно.

(узкие собаки)

Я уже вовне, за окном. Удивительно нелепое словосочетание «ЗАБОР ЕВРОШТАКЕТНИК» промелькнуло, постер исчез, появились две собаки, замершие кинематографично под облупленной полукоробочкой остановки: бело-рыжая и черно-белая. Идеально синхронное смотрение вдаль. Безупречные профили узких морд.

Поражает безоглядная, обрушиваемая сверху плакучесть берез. Возникает ствол, схваченный двумя ярусами грибов-паразитов: бледно-зеленым и ярко-пурпурным. Светофор рядом с этим деревом бледнеет и утрачивает свой смысл как объект.

Высвечиваются желтые листья, прилипшие к свежезалитому асфальту. Интервал между их отдельностями составляет не менее двух метров – в этом какое-то достоинство, вкус природы.

(в чистоте)

Палые листья – вот подлинные герои.

(тяжелая артиллерия)

Далее идет тяжелая артиллерия культуры: постмодернистский набор «MITSUBISHI Авторусь пр-т Юных Ленинцев,17» (представляю этих ленинцев, набившихся в «мицубиши»).