В Москву! - Маргарита Симоньян

На том конце провода говорила женщина:

— Ты где?

— Что случилось? — ответил Борис. — Почему ты не спишь?

— Мне с тобой нужно поговорить. Я сегодня была в таком месте… Мне сказали… А ты мне не звонил целый день, хотя ты обещал… Я ждала опять, целый день только и думала, не дергала тебя, опять…

— Ну, слушай, ты же знаешь, что у меня дела, я же предупреждал тебя, что не нужно со мной ехать, что я буду занят. Но ты же очень хотела поехать со мной, — Борис начал привычно раздражаться. — Давай спи, целую.

Борис отключился.

Женщина опустилась на стул возле зеркала и оцепенело посмотрела на себя. Она машинально отметила потекшую тушь, оплывший контур лица и новую тень на щеке у виска. Еще год назад этой тени не было, а теперь появилась. «Как я быстро старею», — подумала женщина, закрыла лицо руками и тихо заплакала.

Гадалка Эльвира ни за что бы в это не поверила, но Алина действительно была женой Бориса, и душа ее сейчас бессильно металась в начинающем рыхлеть теле, оттого что муж снова был где угодно, но только не рядом с ней, даже в этот день — в годовщину их свадьбы — в городе, где семнадцать лет назад они познакомились…

* * *

…По аллее пыльных платанов бежали трусцой люди в трусах. Старички, примостившись на лавочках, читали «Правду». У автомата с газировкой стояла потная очередь. С автомата свисала веревочка. Когда-то к ней был привязан стакан, но его украли. Горожане, выходя из дома гулять, брали стаканы с собой.

Белокожая девушка сидела на лавочке, сосредоточившись на том, чтобы не разрыдаться на глазах у прохожих. Она хотела пить, ее нежное тело страдало от солнца, как от плетей, и ей было негде жить.

Аллею окружали дома, на каждом из которых висела табличка «сдается комната». Но не было такой силы, которая заставила бы девушку преодолеть природную робость, открыть калитку и кликнуть хозяев.

Алина впервые приехала отдыхать одна. Родители почти силой выпихнули ее из их московской квартиры, заставленной стеллажами хороших книг. Алинину маму — бывшую старосту курса — беспокоила дочкина беспомощность. «Вот поедет и научится, наконец, сама принимать решения», — сказала Алинина мама Алининому отцу. Алину посадили в самолет и отправили в Адлер.

Кожа на коленках стала красной от солнца. Алина встала с лавочки и двинулась неизвестно куда. И вдруг услышала:

— Эй, ты чего тут ходишь третий раз мимо нашей калитки? Тебе комнату надо?

— Надо! — быстро сказала Алина, готовая броситься в ноги окликнувшей ее девушке.

Девушка выглядела ровесницей, только намного шире в груди и в бедрах и очень загорелая.

— Ну, заходи! Вот странная — ходит туда-сюда, — сказала девушка и прищелкнула языком: этим она хотела сказать: «Ну и люди бывают. Ничего не понимают, прямо как дети».

Девушку звали Лиана. В спальне Лианы пустовала кровать, освободившаяся после долгожданного замужества старшей сестры, не очень удачного. Туда и определили Алину.

Девушкам было по восемнадцать лет, поэтому через три дня они стали лучшими подругами. Алина рядом с Лианой чувствовала себя увереннее в этом чужом непонятном городе, а Лиане было приятно покровительствовать ничего не понимающей в жизни Алине.

Первым делом Лиана выкинула Алинины гольфы, спрятала старомодные босоножки и выдала ей пару своих шлепанец. Потом потащила ее на море и заставила нырять с волнореза до тех пор, пока Алина не стала уверенно входить в воду не только солдатиком, но и головкой. Девушки сдирали с илистых стен волнореза жирных мидий, царапая в кровь колени и пальцы. Жарили их на закопченном противне прямо на пляже и ели руками.

Лиана учила Алину вымачивать в мыльной воде обрывки полиэтилена, а потом плести из них модные сумки и, прячась от милиции, продавать отдыхающим за очень большие деньги. Денег хватало на то, чтобы бегать в кино — по третьему разу смотреть «Крокодила Данди» и по десятому — новый индийский фильм про любовь.

Дату показа индийских фильмов киномеханик из клуба согласовывал с жителями поселка, чтоб не совпало ни с чьей свадьбой. Иначе как разорвутся люди — на свадьбу идти или на фильм?

Девушки подружились так, что не могли понять, как они вообще раньше могли жить друг без друга. Лиану не смущало даже то, что соседские мамы молодых неженатых парней стали слишком часто говорить о ней неодобрительно. Связалась с бздышкой, таскает ее за собой. Совсем не думает, что люди скажут. И что у них может быть общего? Этой белобрысой отец, наверно, даже краситься разрешает и короткие юбки носить. Если вообще у нее есть отец, потому что если бы он был, то не отпустил бы незамужнюю дочку в Адлер.

То утро в доме у Лианы начиналось так, как по сей день начинаются летние утра в сотнях раскиданных по побережью двориков. Кудахтали куры, грызлись собаки. Женщины дома варили кофе, мели, убирали, стирали, рвали петрушку и кинзу, тушили фасоль с чесноком и аджикой.

Вдруг открылась калитка, и во двор вошел молодой бог. На плече бог нес черную сумку с надписью «Адидас». Его рваные джинсы были в пыли. Он был на несколько лет старше Лианы с Алиной — девушкам он показался совсем уже взрослым мужчиной.

Машинально поправив рукой волосы, Лиана выскочила к калитке и затараторила:

— Тебе комната нужна? Заходи-заходи, садись, мы как раз завтракаем, вот стул, или лучше на кресло, давай сумку, я сразу в комнату отнесу, у нас и горячая вода есть, и дешевле, чем у Татулянов, до моря три минуты.

Бог, не успев опомниться, понял, что он, кажется, нашел комнату.

Лиане не повезло: бог предпочитал блондинок. Он приехал в понедельник, в среду целовался с Алиной на волнорезе, в пятницу лишил ее девственности, а в воскресенье они вернулись в Москву и подали документы в ЗАГС.

Мама, отправляя Алину взрослеть, не думала, что дочь зайдет так далеко.

* * *

В своем гостиничном номере, как обычно, отдельном от мужа, Алина плакала и кусала подушку — годы назад точно так же она кусала подушку по ночам, стараясь заглушить свои стоны, когда они еще жили с Борисом у его родителей. Теперь ей казалось, что, если она вдруг умрет, ее муж даже не заметит этого. Может быть, через пару дней водитель ему скажет. Или охранник.

Как он может жить, не волнуясь, что с ней? Она же — не может! Ей всегда нужно знать, что он жив, и здоров, и доволен. А ему не нужно знать ничего. Вернулась ли домой вечером, не попала ли по дороге в аварию, не ударил ли ее по голове бейсбольной битой грабитель прямо у дома, как это случилось с их знакомой, которая уже два месяца не выходит из комы. Может, на светофоре к ней в новый джип подсели два небритых наркомана, вышвырнули прямо на трассу, а там ее переехал грузовик? Может, в гостиной ее поджидали головорезы в масках, еще утром пристрелившие охранника? Как он может жить спокойно, не будучи уверенным, что с ней ничего не случилось? Ведь было время, когда не мог? Как он может сейчас заснуть, не зная, не выбросилась ли она из окна гостиницы от отчаяния?