Наследница из Гайд-парка - Жаклин Нейвин

– От чего она умерла?

– От воспаления легких. Она умерла очень быстро, за неделю. У меня не было даже времени позвать ее родителей. Для них особенно тяжело было, что она умерла так внезапно, и они даже не повидались с ней.

– Но если они думали, что ты виноват, их реакция не вполне понятна, – произнесла Триста и тут же отметила про себя, что в ее голосе появилось участие. Эта сердечность раньше возникала в разговорах с Романом часто, когда он был еще мальчиком, а она – неловким подростком. Он относился к ее вниманию равнодушно – он был баловнем дома, а она дочерью служанки. Однако в его трудные минуты эта дочка показывала не презрение, а заботу, и его невольно тронуло, что кто-то находит в нем хорошее там, где этого не видит никто другой.

Хотел он получить сейчас сочувствие? Возможно. Но он не имел обыкновения жаловаться на судьбу и растравлять раны.

– Им было нужно кого-нибудь ненавидеть. Такие уж они люди – и я стал подходящей кандидатурой, когда они потеряли дочь. Хотя я и не считал Терезу приятной компанией, они ее любили.

Триста деликатно кивнула.

– Ты часто бываешь в этом городе?

– Сейчас я в нем живу. У Грейс дом на Хановер-сквер. Я приобрел себе дом на Сент-Джайлз-Креснт.

– Рада это слышать. – Она поставила пустую чашку и потянулась за ридикюлем. – Все это было очень интересно. Спасибо. Желаю тебе удачи.

Он поднялся так быстро, что столкнул стул.

– Разреши мне посмотреть на твой дом?

– О, я не могу.

– Ты не можешь возвратиться домой одна. Я настаиваю.

Она бросила на него презрительный взгляд:

– Я не балованная мисс, милорд, и не леди из вашего класса, а вдова и работающая женщина. И вполне могу возвращаться домой одна без какого-то ущерба для своей репутации.

– Но тебе могут встретиться грабители и воры, – произнес он, идя следом, когда Триста быстро шла к выходу. – Лондон – опасный город. Только вчера я прочитал в газетах о двух женщинах, которых ограбили прямо около Чаринг-Кросс средь бела дня.

Триста твердо произнесла:

– Я не желаю больше злоупотреблять твоей любезностью. Я вполне могу вернуться домой одна.

– Я хочу пойти за тобой, Триста. – Он усмехнулся, видя, какое раздражение вызвали эти слова.

– Ты никогда не признавал отказа. Ты жалуешься, что родители твоей жены избаловали свою дочь. А избалован ты – ты всегда поступаешь так, как хочешь.

Открывая перед ней дверь, Роман подумал: «Тогда почему я получил так мало из того, что хотел?»

Солнце на улице было таким ярким, что Роману на миг показалось, что он вышел из пещеры. Как и положено джентльмену, он пошел между Тристой и дорогой. Бросив на него тревожный взгляд, Триста двинулась вперед по тротуару.

– Думаю, нам больше не о чем говорить, – напряженно сказала она. – Если ты захотел что-то узнать обо мне, то за кофе ты получил достаточно информации.

В этих словах содержался намек, что она не собирается говорить о прошлом.

– Ты когда-нибудь думала о прошедших днях, Триста?

Ее спина напряглась. Триста ускорила шаг.

– Нет. Никогда.

– Даже иногда? О, а я часто. Особенно осенью.

Они расстались осенью, и Триста была польщена этим откровением.

– Я стараюсь не думать о том, что мне неприятно. Этому научила меня мать. – Ее глаза вспыхнули огнем. Это всегда ей очень шло.

Роман с трудом подавил улыбку.

– Она всегда была мудрой женщиной.

– Да. Она говорила – когда раздумываешь о прошлом, то жалеешь о том, что сделал, а страданий и так достаточно.

Это замечание несколько обескуражило Романа. Наконец она кинула в него кинжал – и довольно умело. К месту и очень точно.

– Из-за меня?

– Не только, – сказала она, бросив на него осторожный взгляд. Роман читал ее мысли как открытую книгу, но это было давно. – Я осталась без мужа, и это была куда большая потеря.

Это был выпад против него, и он достиг своей цели. Роман чуть приостановился, но в следующую минуту рассмеялся, стараясь, чтобы это прозвучало беспечно:

– Конечно, ты скорбишь об этом бедном Фэрхевене.

– Он был капитаном и очень хорошим человеком. Но мне приходится мириться со многими потерями – и я смирилась и с этой. Все, что мне сейчас нужно, – это спокойно работать и жить так, как я хочу, без постороннего вмешательства. Думаю, я имею на это право.

– Ты хочешь, чтобы я ушел.

– По-моему, я ясно дала это понять, когда ты еще появился в магазине.

Некоторое время Роман шел молча, раздумывая над ее словами. Она держится недружелюбно, но, хоть это и задевает его, она имеет на это право. Не мог же он сказать: «Я не хочу уходить, потому что при встрече с тобой я словно нашел что-то очень ценное, чего мне не хватало на протяжении многих лет, и я готов кричать от радости».

Он привык думать о Тристе как о ком-то близком. Она была с ним с детства – ангел, попавший в обыденную жизнь. Он был нахален и высокомерен, но она как-то смогла медленно его изменить и открыла его к жизни. И к чувствам.

Но теперь перед ним была не его Триста. Та уже исчезла. Можно ли надеяться на то, что у них все продолжится с того места, где они прервались много лет назад? Конечно, нет. Обманывать себя – это быть полным болваном. Впрочем, он и так ведет себя глупо, полагая, что может вернуть что-то из того, что потерял навсегда.

Они свернули с Марилебон на Камдентаун, и Роман нахмурился, раздумывая, не находится ли ее дом в этой части города, который считался довольно скромным. Однако они прошли немного по направлению к Олбани, и Триста повернула на маленькую площадь, граничащую с Риджентс-парком. Здесь стояли небольшие дома, но аккуратные и ухоженные.

На протяжении всего их пути Триста смотрела куда угодно – только не ему в лицо.

– Здесь нам нужно расстаться. Спасибо за то, что проводил. Была рада повидать тебя, но...

– ...Но не надейся на что-то еще.

– Думаю, так будет лучше. – Она бросила нервный взгляд на дорогу.

Чего она так боится?

– Думаю, лучше будет, если я провожу тебя до дверей, – сказал Роман. Ему не хотелось с ней расставаться.

Триста нетерпеливо переступила с ноги на ногу. Она показала на последний дом в ряду:

– Мне туда. Я уверена, что по пути на меня никто не нападет.

Видя, что она не трогается с места, Роман выпрямился. Его явно гнали, и это уязвляло его гордость. Ему всегда говорили, что он до крайности самолюбив. Сейчас эта черта снова дала о себе знать. И поскольку сердце бешено колотилось в груди, а в голове была неразбериха, он не мог справиться с собой. Ему хотелось спросить: «Когда мы увидимся снова?» Но вдруг ему стало ясно, что его видеть не хотят, и осознание этого было таким болезненным, словно его ударили в живот. Может, у нее есть другой мужчина и она не хочет о нем говорить? Кто-то, за кого она собирается замуж и кому не хочет показывать бывшего любовника?