По осколкам разбитого зеркала - Евгения Михайлова

– Ольга Романова? Вы почему не открываете? Не потому, что вы прячете чужого ребенка? Сына подследственной Акаевой?

– Что значит – прячу? Я привезла к себе Данияра, чтобы он у меня дождался маму. Ему больше негде быть.

– Вот мы сейчас и решим, где ему быть. И вы расскажете следователю, с какой целью на самом деле привезли его к себе. Вы ему совершенно чужой человек. Все основания для возбуждения уголовного дела.

– А нельзя узнать, с какой целью я могла бы его привезти, кроме той, которую назвала?

– Легко, – толстый мужик даже рассмеялся от удовольствия. – Похищение. С целью продажи, на органы, мало ли еще зачем. Вы нам и уточните. У нас поручение органов опеки об изъятии. Откройте дверь.

Оля прижалась спиной к двери, но один из полицейских оттолкнул ее, и в этот момент в щели показалась маленькая ручка. Данияр молча пробирался к Оле. То, что было дальше, Оля будет вспоминать до конца дней. Огромная мужская ладонь схватила эту ручку и потащила ребенка на площадку. Мальчик отчаянно сопротивлялся, но еще не плакал. Оля услышала, что кричит именно она:

– Оставьте ребенка, садисты, убийцы! Я его не отдам. Вам придется калечить и убивать меня.

Раздался громкий плач Данияра. Он уже был на площадке, сначала стоял, потом упал, сопротивляясь. Два здоровенных мужика поднимали его, один закрыл ладонью рот. Но тут раздался голос:

– Ребята, отставить. – По ступенькам поднимался еще один полицейский, видимо, старший по званию. – Посмотрите, какая у нее камера, точно включена на запись. Это же провокаторша. Она фотки воровки сделала якобы с побоями. Я уже видел в интернете. Сейчас раскидает видео, как мы мучаем бедного младенца, которого она же украла на органы. Потом пойди докажи. Надо, наоборот, затащить их в квартиру. Там мы с камерой разберемся и сами поснимаем.

– Операторы? – услышала Оля знакомый, ироничный голос Сергея. – Я так понимаю, здесь представлен отдел, из которого забрали дело Акаевой по недоверию. В связи с внутренним расследованием.

– Вы кто? – осведомился командир. – Мы здесь по поручению отдела опеки.

– Вам придется показать мне и поручение, и ваши документы, – встал рядом с Сергеем серьезный парень. – Я – новый следователь по делу. Васильев, Главное управление МВД по Москве. У меня заявление Акаевой о том, что она поручила своей знакомой Романовой позаботиться о ребенке Данияре до суда. Ее адвокат в пути. Он сейчас как раз в отделе опеки. Наводит справки, кто мог вас послать, на основании чего. Никаких контактов опеки с матерью ребенка не было. Ко мне никто не обращался. Я, в свою очередь, тоже к ним не обращался.

Это интересный диалог Оля дослушала уже вечером, когда показывала Данияру обещанное кино. «Какой ужас», – думала она, глядя на свое искаженное, залитое слезами лицо, растрепанные волосы, слушая свои истошные вопли.

– Это была игра такая, – объяснила она Данияру. – Мне так жаль, что ты испугался. Но нам надо было обязательно победить, чтобы твою маму отпустили.

Ребенок смотрел на нее таким странным, серьезным и задумчивым, совершенно взрослым взглядом, что у Оли вдруг перехватило дыхание. Что он пережил, что еще переживет.

– А давай устроим праздник, – сказала она ему. – Расскажи, что ты любишь. Я пойду куплю. Потом такой пир закатим.

– Не уходи, – тихо сказал Данияр. – Хочу на ручки. И сказку.

– Ладно. Только сначала все-таки пир. Я найду что-нибудь вкусное.

Но она встала и взяла его на руки сразу. Носила по квартире и говорила какую-то нежную чепуху, непонятно откуда залетевшую в ее мозг. И сказку ему она придумала сама. А потом спросила:

– Кто я тебе, как ты думаешь?

– Моя Оля, – ответил он.

Суд по делу Зарины Акаевой состоялся через три дня.

Оля ответила на вопросы судьи как свидетель. Показала свою малосольную купюру. И больше она ничего не слышала, не понимала, как будто отключилась. Врезалась в сознание только речь адвоката.

– Моя подзащитная призналась в трех кражах. Выразила свое глубокое сожаление, готовность вернуть деньги пострадавшим и компенсировать их моральные затраты. Озвучу еще раз эти суммы. Пятьдесят рублей, двести рублей и, о ужас, пятьсот рублей. Я сидел в этом зале и вспоминал свою бабушку. Однажды мы с ней шли по улице, и я увидел под ногами какую-то монету. Помню лишь, что она была блестящая. Тогда, кажется, за такую монету можно было купить мороженое. Я поднял. «Положи на место, – спокойно сказала мне бабушка. – Это чужое. Это табу. Запомни это на всю жизнь, чтобы не повторять чужих ошибок. Поверь мне, жизнь потом заставит тебя заплатить за эту невольную кражу во сто раз дороже. И, к сожалению, не только деньгами, но и бедами, болезнями». Не слишком научное объяснение, но я запомнил его на всю жизнь. Это определило мою жизнь. А вдруг. Да, кража – это очень плохо. Не в суммах дело, а в чистоте совести и щепетильности личности. Но раз речь зашла о чистоте, честности, совести – нашей общей совести, – то попрошу всех об одном. И буду в этой просьбе не оригинален. Пусть бросит камень в эту молодую женщину тот, кто никогда не знал страха перед завтрашним днем. Тот, кого не поражало никогда отчаяние у кроватки самого близкого существа, которого не на что лечить. Кто не знал предательства, с каким встретилась Зарина, оставленная отцом своего ребенка. Кто не испытывал паники перед холодом отторжения и враждебности в чужой, не принимающей тебя стране. Да, мы все скажем, что Зарина Акаева виновна, но в какой степени? Сравнима ли эта вина с тем зверством, с каким ее изувечили наши доблестные правоохранители?

– Попрошу адвоката не поднимать здесь вопрос, по которому ведется другое расследование, – сухо сказала судья.

Она ушла, вернулась, стала читать по бумаге такой же сухой текст, который отлетал от понимания Оли, пока она не услышала: «мелкая кража», «административная ответственность», «штраф в размере пяти тысяч рублей». И как результат: «Прошу освободить Акаеву в зале суда».

После заседания Оля и Сергей ждали Зарину во дворе суда. Она вышла в сопровождении маленького, смуглого, морщинистого мужчины с удрученным выражением лица. Это был ее отец. Он прилетел из Казахстана на суд, когда узнал, что о его дочери-воровке написали газеты. Из них же он узнал о существовании внука. Зарина скрыла рождение Данияра от родителей, потому что возлюбленный бросил ее, когда она была на восьмом месяце. Отец потребовал, чтобы дочь с внуком срочно летели с ним домой.

– Поедем сначала к тебе? – обратилась к Оле Зарина. – Заберем сына, потом на квартиру. Папа поедет за билетами.

– Нет, – решительно сказала Оля. – У тебя там маленькая, тесная комната, сейчас в ней грязно. Билеты на сегодня он точно не достанет. Отдохни там, рассчитайтесь с хозяйкой, а Данияр пока побудет у меня. Ему удобно, он привык. Когда все будет в порядке, позвони и приезжайте за ним. Я его соберу.

– Спасибо, – Оля впервые видела, как Зарина улыбается. – Да, я помоюсь, посплю… Спасибо.