Мальчики-мальчишки - Наталья Горская

Та война началась в год, когда мы пошли в первый класс, и закончилась, когда мы заканчивали школу. И так получилось, что многие мальчишки нашего поколения этой войной просто бредили. Она им казалась какой-то очень престижной работой, что ли. Они так и говорили: «Закончу в школу и попрошусь в Афганистан». Как же они завидовали тем, кто там побывал! И как же они плакали в 1989 году, когда эта война закончилась. У многих тогда если и не пропала, то изрядно пошатнулась цель в жизни. Некоторые даже пытались залезть в Югославию или Грузию, кого-то не пустили мамы, буквально легли костьми на пути несостоявшихся героев. Но вот это болезненное очарование войной, воспитанное мужественными книгами, устными рассказами и фильмами про то, как это благородно, мужественно и просто круто – сложить буйну голову на поле брани – тем более, когда твоя голова в твоей стране никому особо и не нужна, так и не прошло. Они найдут применение этому боевому пылу потом.

Я недавно в одной статье прочла такие строки о мужчинах своего поколения: «Они проскользнули между Афганистаном и Чечней и сумели избежать участи послужить Родине». Дескать, такие-сякие не поучаствовали, понимаешь ли, в какой-нибудь очередной резне с какими-нибудь курдами, подлые засранцы, не возжелали, панимашь, кровушку за Родину-мать пролить!.. Вот грех-то нашли! А то у нас исторически так сложилось, что для каждого поколения новобранцев многомудрые правители уготовили по войне, а тут чего-то опростоволосились, пять лет никого не задирали, целый выводок цыплят не у дел оказался! Кто-то тут же реагирует на эту цитату, но так пришибленно, словно оправдываясь: «Но зато они не сумели «проскользнуть» от резни на улицах в бандитских разборках! Расцвет их молодости пришёлся на сложнейшие времена, когда в стране господствовали разруха, рост преступности, перемена социального строя и прочие «прелести» реформаторской деятельности тех, кого теперь называют великими политиками. И никто не скажет:

– А где такое написано, чувырло, что человек приходит в мир, чтобы участвовать в резне? Почему наш гражданин не может служить своей Родине на Родине и для Родины, а непременно для этого обязан лезть куда-то за тридевять земель разнимать полудикие племена чуждых нам народов, которых мы тупо зовём братскими? Почему он постоянно обязан вмешиваться в военные конфликты или создавать их сам, проливая свою и чужую кровь? Надо ли отдавать своих сыновей и губить чьих-то детей для достижения размытых идеалов и меркантильных целей, известных лишь горстке людей, которые в «работе» совсем не участвуют, ожидая готовый результат?

Если кто так и скажет, то многоголосие задохнётся возмущением: «К-ка-ак?! Да где ж ваш патриотизьм, панимашь?.. Нет, вы только погляньте на них: они, гады, не хотят за Родину-мать свою кровь в необходимом объёме сдать!»

Но вернёмся в мои школьные годы. До начала Перестройки «присутствие» войск СССР в Афганистане преподносили как нечто нужное и правильное. Даже шептали, что советское правительство хочет сделать из Афганистана 16-ую союзную республику. Многие и недоумевали, на кой ляд она нам сдалась? Если уж присоединять к СССР новые земли (если уж нам при своих просторах совсем тесно и шагу некуда ступить), так выбрать кого-нибудь позажиточнее и поцивилизованнее, как Иран или даже Ирак, а не очередную голь-шмоль! Но такие диссидентские речи звучали только на кухнях под шум воды и бормотание радио. А в большинстве своём люди мало разбирались в интригах внешней политики.

К нам в школу приходили бывшие выпускники, ставшие воинами-интернационалистами – раньше времени постаревшие мальчики. Это сейчас думаешь: ну что такое двадцать лет? Сейчас человек в двадцать лет кажется ещё ребёнком, которому взрослеть и взрослеть, который так мало понимает в жизни, что даже говорить с ним не о чем. В двадцать лет сорокалетние кажутся стариками, а когда человеку уже за сорок, то сорокалетние кажутся ему юными. Эти же ребята нам казались даже не стариками, а людьми из другого мира. Словно нас разделяли не годы, а целые эпохи. Они были совсем другими. Сами они говорили, что это война выбила из них всю дурь, и закалила их, так что им теперь не страшны никакие трудности. Словно бы война – это лучшая воспитательница легкомысленных недорослей. Словно бы война – это не так уж и плохо.

В них было замечательно то, что они не пытались возбудить в нас чувство вины за то, что они были на войне, а мы – нет. Но они, в самом деле, были слишком молоды для такого глупого занудства. Всё-таки они были слишком молодыми. И в них проглядывали какие-то полудетские черты. Однажды наш военрук ушёл с урока – ему сообщили, что у него родился внук, и оставил нас на попечение зашедших в гости демобилизовавшихся десантников, его бывших учеников:

– Ребята, вы им объясните тут, как надо Родину любить, и всё такое.

– Объясним, Эдуард Александрович, не сумлевайтесь, – заверили они его.

Нам было очень любопытно, что это за люди, кто они, откуда. Люди из другого мира! Из мира войны! Сначала мы напряглись, что сейчас они, на манер всех скучных взрослых, начнут «рубить» что-нибудь о политике и необходимости всем и каждому проникнуться напряжённостью на мировой арене… Вместо этого они устроили нам мастер-класс по стрельбе в школьном тире. Им самим очень хотелось хотя бы теперь поребячиться. Их меткая стрельба и метание любых острых предметов вплоть до циркуля «козья ножка» нам понравились больше, чем заученные фразы про преданность идеям, которые в России всегда выгодны лишь небольшой горстке правителей. Все опьянели от счастья: у нас ещё никогда не проводили таких весёлых уроков! Мы носились между щитами, меняли мишени, гурьбой вытаскивали своими слабыми детскими ручонками глубоко засевшие в деревянные панели всевозможные колюще-режущие предметы, которые десантники туда засаживали лёгким взмахом руки с большого расстояния, хлопали в ладоши и орали: «Ещё! Ещё! Ещё!»

До сих пор удивляюсь, как они тогда никого из нас не пристрелили или не закололи. Профессионализм высочайшей пробы, что тут ещё скажешь. И совсем не было чувства, что это ребята, которые ещё несколько дней тому назад были далеко-далеко и стреляли не по этим бумажкам с нарисованными кругами разного диаметра, а по… живым людям. «К нам приехал цирк!» – вот как можно было приблизительно описать наши эмоции от той встречи.

Им было по двадцать лет. Двадцать лет – с ума сойти! Как и что надо сделать, чтобы такого пацана заставить бить точно в цель и на поражение? И не просто заставить стрелять, а заставить его полюбить это дело… Для подобного управления людьми тоже надо быть профессионалом в своём роде.

Когда мишени закончились, за нами пришёл учитель географии. В запале мы забыли и о перемене, и о следующем уроке, и даже звонка не слышали от всеобщего помешательства. Умник нашего класса Валька Мочалкин убрал со лба намокшую чёлку и спросил десантуру:

– А как же теория?

– Какая ещё тебе теория, мальчик? – снисходительно посмотрели они на этого делового клопа.

– Ну, про происки империализма и позицию СССР в отношении растущего напряжения на Ближнем Востоке.

– Да! – загалдели и другие. – Почему нас никто не любит? Мы же лучшее государство в мире, самое справедливое и миролюбивое! Мы всех любим, мы всем помогаем в случае землетрясения или неурожая! А нас все считают врагами…