Красная пелена - Башир Керруми

– Вы, случайно, не знаете кого-нибудь с машиной, кто собирается в воскресенье в Бельгию? Чтобы я мог поехать с ним, а вечером вернуться?

Он задумался.

– Есть у меня один приятель, который часто мотается туда по воскресеньям. Заплатишь ему сколько-нибудь, он тебя прихватит.

– А вы не могли бы узнать, сколько это будет стоить?

– Ладно, спрошу. Я с ним завтра увижусь.

И тут он задал мне последний вопрос:

– А все-таки скажи честно, парень, у тебя есть документы?

Я ответил как мог уверенно, стараясь, чтобы он не уловил в моем тоне ни малейшей фальши:

– Да были у меня документы! Я их по дороге потерял.

– А в комиссариат ты заявил?

– Нет, конечно. Я же тут никого не знаю. Я и обнаружил-то, что потерял их, только в поезде.

– Так вот знай. Здесь, во Франции, если человек теряет документы, он должен пойти в комиссариат и написать заявление. Иначе получается, что он находится в стране незаконно.

Его слова подали мне одну идею. С самым наивным видом, на какой только был способен, я спросил:

– А вы не могли сходить со мной завтра в комиссариат?

Он согласно кивнул, но уточнил:

– Только после шести. Днем я на работе.

У меня в мозгу уже складывалась целая комбинация, как в покере. Я отчаянно блефовал, но готов был пойти ва-банк.

Он сдержал свое обещание и на следующий вечер отвел меня в комиссариат. Пока мы сидели на деревянной скамье, ожидая своей очереди, я сказал ему, что мне девятнадцать лет. На самом деле мне было пятнадцать с половиной. Затем я произнес вслух фразу, которую собирался повторить полицейским:

– Я приехал на каникулы к дяде, но в дороге потерял документы.

Наверное, подсознательная уверенность, что я ни в чем не виноват, подсказала мне нужный тон. Забыв на миг об опасности высылки, я попросил дядиного приятеля вести вместо меня переговоры с полицейскими.

Эта тактика полностью себя оправдала. Лично от меня потребовалось лишь назвать свои имя и фамилию, адрес и возраст. Покидая здание комиссариата, я держал в руках официальный бланк подтверждения об утере документов. Разумеется, в этой стратегии крылись свои риски, и я отдавал себе в этом отчет. Но я также понимал, что в моих силах свести эти риски к минимуму. Надо просто не высовываться, быть тише воды и ниже травы.

Следующие два дня я гулял по Лиллю, одновременно пытаясь найти хоть какую-нибудь работу. Но, куда бы я ни обращался – в магазин, ресторанчик, мелкую фирму, – везде получал отрицательный ответ. Одни говорили, что мне не хватает квалификации, другие – что справка об утере документов не может заменить вид на жительство, третьи – что им вообще не требуются работники. Так что по вечерам я возвращался домой несолоно хлебавши.

На четвертый вечер я сидел в соседнем с дядиным домом баре, устроившись в уголке неподалеку от стойки.

Я исподтишка разглядывал посетителей бара и старательно прислушивался к их разговорам – мне было интересно, какие проблемы волнуют людей в этом новом для меня мире. Атмосфера в баре царила мрачная. Здесь были представлены самые разные национальности: уроженцы Магриба, африканцы, французы, турки и так далее, в основном – мужчины. Редкие женщины совершенно терялись в их массе. Большинство клиентов смотрели угрюмо, с выражением беспросветного отчаяния. Они болтали, смеялись, играли, но делали это как-то автоматически, без увлечения. Даже споры о футболе или скачках они вели вяло.

У меня возникло впечатление, что эти люди давно смирились со своей судьбой и не видели возможности ее изменить.

Что было тому виной? Одиночество? Душевная боль, превратившая их в живых мертвецов? Этого я не знал.

Прежде мне еще не доводилось видеть ничего подобного, и меня охватила глубокая печаль. Даже в Оране, при всей тамошней нищете, я не наблюдал такой безысходности. Здесь же, глядя на лица этих людей, я читал на них такую пронзительную, въевшуюся в плоть и кровь тоску, что по спине у меня побежали мурашки. Если это – иммиграция, то зачем я проделал путь длиной в сотни километров? – спрашивал я себя.

Я медленно пил свой кофе с молоком, стараясь растянуть удовольствие и заглушить голод – есть мне тем вечером было нечего.

Напротив меня села за столик женщина. На вид лет сорока пяти – пятидесяти, с увядшим лицом и дряблым телом. Мне почудилось, что она явилась сюда из моих страшных снов. Она спросила, не марокканец ли я, и я отрицательно покачал головой. Но потом добавил, что у меня есть родственники марокканцы; действительно, моя бабка с отцовской стороны родом из Марокко. Но сам я, объяснил я женщине, приехал из Алжира, из Орана.

– Ах, Оран! – воскликнула она, на миг просветлев лицом. – Сказочный город!

Я улыбнулся. Значит, во Франции все еще жива легенда об Оране как о прекрасном для жизни месте.

Но я не собирался разбивать ее иллюзии. Пусть думает, что в Оране и в самом деле существует земной рай.

Затем она устроила мне настоящий допрос – в манере, свойственной всем обитателям Средиземноморья. Вам задают какой-нибудь вопрос и, едва выслушав ответ, тут же задают следующий. И так до бесконечности.

Я назвался студентом и, поскольку ее бесцеремонность мне совсем не нравилась, отвечать старался в основном пословицами и поговорками.

Вообще-то жители Северной Африки любят играть в эту своеобразную игру, которая позволяет слушателю толковать полученные ответы как ему вздумается. На женщину, судя по всему, они произвели благоприятное впечатление, потому что она пригласила меня на следующий день на обед.

Покидая кафе, она сказала:

– До завтра.

Окружающая обстановка действовала на меня настолько угнетающе, что я забыл спросить, как ее зовут, и сам ей не представился. Но дал себе слово назавтра исправить эту оплошность.

Как мы и договаривались, она ждала меня возле черного хода своего обшарпанного дома.

Стены в подъезде были такие грязные и замызганные, что уже никто не смог бы определить, какой краской – серой или зеленой – они выкрашены. Я бы не удивился, если бы ветхая лестница вдруг начала проваливаться у нас под ногами.

Мы с моей новой знакомой прошли длинным коридором, в котором витали запахи дезинфекции. Она впустила меня в свою комнату – чистенькую и уютную. На полу лежал матрас; стояло два старых деревянных кресла и низкий столик. В углу была оборудована крохотная кухонька.

– Садись, сынок, – сказала она мне, указывая на стул. – Я очень рада, что ты у меня в гостях.

И добавила:

– Ты напоминаешь мне сына. Он остался в Марокко.

При этих словах ее лицо осветилось радостью. Мне показалось, что она говорит искренне. Я сказал ей, как меня зовут. Она тоже назвала мне свое имя – Аиша.