Потерянные рассказы о Шерлоке Холмсе - Джерард Келли

– После ваших объяснений ход событий очевиден и мне, – признался я.

– Для меня он был очевидным сразу, – пожал плечами Холмс.

– Но почему вы решили, что неизвестный – американец средних лет? – перебил его месье Фонтэн.

– Не думаю, что в Лондоне много молодых беззубых американцев, – отозвался Холмс. – Кроме того, основываясь на собственном опыте, могу сказать, что люди пожилые редко оказываются участниками преступлений. Пламя страстей, что часто становится движущей силой, толкающей на злодеяние, с возрастом затухает. Почему неизвестный – американец? Это лишь моя догадка. Видите ли, наши заокеанские кузены имеют одну особенность. В процессе приготовления пищи они склонны измельчать ее так, чтобы потом, во время трапезы, не пользоваться ножом. Если вы посмотрите на стол, то увидите, что нож неизвестного девственно чист и находится там же, где его оставил месье Фонтэн, когда накрывал на стол. А вот вилка как раз грязная и лежит в одной из тарелок. В принципе для таких блюд нож и не нужен, однако англичане так свыклись с ним, что всегда пускают его в ход за столом, даже когда едят омлет. Именно так и поступил Брентвуд. У него и вилка, и нож грязные.

– Браво, Холмс! – воскликнул я.

– А откуда вы узнали, что Брентвуд англичанин? – спросил Фонтэн.

– Я только что просмотрел его документы. Они лежали у него в бумажнике, – пояснил Холмс.

– Но почему вы решили, что незнакомец – человек нервный? – не унимался ресторатор.

– А вы сравните его салфетку с салфеткой Брентвуда, – предложил Холмс. – Видите, салфетка Иеремии измята куда меньше, тогда как салфетка незнакомца выглядит так, словно ее то и дело комкали и скручивали. Обратите внимание, на ней имеются даже пятна никотина, которым были перепачканы пальцы незнакомца, что свидетельствует о силе, с которой он сжимал ткань. Человек спокойный и уравновешенный так себя не ведет.

Мы с месье Фонтэном согласно закивали. Вдруг Шерлок Холмс резко наклонился и схватил бокал, стоявший ближе всего к нему. Внимательно осмотрев его и даже понюхав, великий сыщик фыркнул:

– Уотсон, я болван! Если я впредь буду выказывать хотя бы малейшие признаки самодовольства, вы имеете полное право угостить меня пинком по седалищу.

Не дожидаясь моей реакции на эти слова, Холмс повернулся к ресторатору и вопросил:

– Скажите, пожалуйста, друг мой, какие вина вы выбрали к каждой из перемен блюд?

Фонтэн взял со стола одну из бутылок и ответил:

– В качестве аперитива я подал это великолепное белое эльзасское вино. За ним должен был последовать сотерн из Сент-Круа-дю-Мон – это вино изумительно подходит для фуа-гра. Для второго я остановил выбор на этом каберне-совиньон, который вы, англичане, называете кларетом. Это каберне из деревушки Марго, что в районе О-Медок в Бордо. Изумительно! – Фонтэн поцеловал кончики сложенных щепотью пальцев, как это обычно делают французы. – Ну и наконец десерт. Что может быть лучше, чем это белое сладкое «кото-дю-лайон»? C’est magnifique![6]

Холмс внимательно выслушал ресторатора и, когда тот закончил, отметил:

– Хоть я и не знаток, месье, я с первого взгляда на стол понял, что ваш выбор вин заслуживает высочайшей похвалы.

В ответ француз лишь слегка поклонился, будто бы мой друг произнес нечто само собой разумеющееся.

– Однако, – продолжил Холмс, – не кажется ли вам странным, что при столь богатом выборе изысканных вин незнакомец так ничего и не выпил?

– Неужели? Как же так! – воскликнул месье Фонтэн.

– Взгляните сами, – развел руками Холмс, – бокал незнакомца чист: ни следов, ни запаха вина.

– Так он трезвенник или просто ханжа?

– Не исключено. Может, это важная деталь, может, и нет, но я должен был обратить на это внимание раньше. – Холмс взял в руки одну из креманок для десерта: – Что вы скажете об этих сливовых косточках, Уотсон?

– А что тут можно сказать? – пожал плечами я, заглянув в креманку. – Косточки как косточки.

– Не кажется ли вам, что одни косточки отличаются по форме от других?

– Что ж, теперь, когда вы обратили на это мое внимание, да, вижу. Возможно, сливы были разных сортов.

– Интересно, – задумчиво произнес Холмс. Сунув в карман одну из косточек, он повернулся к Фонтэну: – Вы понимаете, друг мой, что нам надо поставить в известность полицию?

– Да, конечно, – обреченно кивнул ресторатор.

– Вы можете сделать это сами?

– Oui d’accord[7], я об это позабочусь, – вздохнул Фонтэн и направился к выходу.

Несколько мгновений Холмс молча смотрел на меня и наконец произнес:

– Слушайте, старина, с одной стороны, я на дух не переношу инспектора Бредстрита, а с другой – мне надо кое-что выяснить. Вам придется остаться здесь, дождаться полиции и обо всем рассказать инспектору. Передайте мои искренние извинения месье Фонтэну. С вами мы увидимся позже, дома, на Бейкер-стрит.

– Хорошо, – кивнул я.

Холмс быстрым шагом вышел, оставив меня наедине с телом Иеремии Брентвуда.

Через некоторое время явился Бредстрит, и мы с месье Фонтэном рассказали ему о случившемся. Инспектор быстро осмотрел бутылки и задал несколько вопросов. Насколько я мог судить, он был вполне готов принять версию о сердечном приступе, спровоцированном чрезмерными возлияниями.

Покойного увезли в морг, вынеся тело через черный ход по настоянию месье Фонтэна. Я передал ресторатору извинения Холмса и заверил, что мой друг непременно свяжется с ним лично.

Признаться, я покинул ресторан не без облегчения. Поскольку работы в тот день у меня не было, я решил прогуляться по расположенному поблизости Риджентс-парку.

Дымка, что окутывала поутру Лондон, рассеялась, и теперь аллеи парка заливало яркое солнце, просачивающееся через густую листву деревьев. Щебетание птиц и вид гуляющих с детьми нянюшек достаточно быстро вернули мне душевный покой, и я в приподнятом настроении отправился на Бейкер-стрит, собираясь отобедать дома.

Холмс появился затемно. Тяжело ступая, он повалился на диван и глубоко вздохнул:

– Уотсон, умоляю, помогите мне снять ботинки. Я вымотан до предела.

Я выполнил его просьбу, после чего плеснул в стакан бренди и протянул его другу.

– Я так полагаю, поесть вам тоже не удалось? – предположил я.

– Не было времени, старина. Он уходит на рассвете, а дел много.

– Кто уходит на рассвете? – озадаченно спросил я.

– «Морской ястреб». – Холмс устало прикрыл глаза рукой. – Парусный клипер. Пункт назначения – Малайский архипелаг. Вам непременно надо взглянуть на этот корабль, Уотсон. Настоящий красавец, быстрый как молния. Да и как иначе? Время и скорость имеют ключевое значение.