Крестовый поход - Робин Янг

В ушах звучали обидные слова отца. Весь день Барака чувствовал себя на вершине славы, наслаждался всеобщим вниманием, лестью придворных. В первый раз ощущал себя сыном властелина, мужчиной. Несколькими словами отец смолол все это в порошок. Теперь Барака был просто ребенком, которого отругали.

Он оттолкнулся от стены и двинулся по проходу, вслед за слугами с подносами фруктов. Хотелось биться головой о стену, что-то сделать, но он не придумал ничего лучшего, чем хлопать в ладоши.

— Что-то не так, мой принц?

Барака резко развернулся на свистящий шепот. Перед ним стоял сгорбленный, высохший старик. Рассыпанные по плечам пряди спутанных длинных волос, похожие на толстых червей. Обветренное лицо, темное от загара и въевшейся грязи. Пораженные катарактой белесые глаза без зрачков. Пыльные босые ноги. Драный серый халат.

— Где ты был, Хадир? Сказал, что придешь на празднество. — Барака сложил руки на груди. — Мой отец гневается. Ты не сделал предсказаний по случаю моей женитьбы.

Хадир улыбнулся, показав редкие желтовато-коричневые стертые зубы. Затем поднял руку с грязной тряпичной куклой. Разрез сзади был грубо стянут тесемками.

— Смотри! Я даровал ей сердце.

Барака с отвращением смотрел, как Хадир распутывает тесемки. Из нутра куклы шло резкое зловоние. Там находился маленький кусочек темно-каштановой плоти, сердце, возможно, заячье или какого-то другого животного.

Усмехнувшись, Хадир туго стянул тесемки и продекламировал певучим голосом:

— Ей нужно сердце, чтобы чувствовать. И она чувствует. Чувствует.

Барака поморщился:

— Зачем ты носишь эту грязь? Столько лет после осады Антиохии.

— Это дар твоего отца, — хмуро отозвался Хадир, надевая куклу на кожаный пояс. На другой стороне у него висел кинжал с золотой рукояткой и ножнами, украшенными крупным сияющим рубином. — А ты отвергаешь его дары?

— Я не получаю от отца никаких даров, — сипло проворчал Барака.

— Все изменится. — Хадир надежно пристроил куклу и внимательно посмотрел на принца.

— Нет, не изменится. — Мимо прошествовали двое придворных, и Барака понизил голос: — По твоему совету я пришел, когда отец говорил с атабеками. Но он… — Барака почувствовал, как лицо стало горячим, — он прогнал меня, словно глупого ребенка. — Барака стукнул кулаком в грудь. — Я не ребенок, Хадир. Мне пятнадцать лет. У меня есть жена.

— Нет-нет, — мягко проговорил Хадир, — ты не ребенок.

— Но так будет всегда.

Прорицатель широко улыбнулся.

— Что тут смешного? — обиделся Барака.

Улыбка на лице Хадира растаяла, белесые глаза сузились. Как будто задули свечу.

— Грядут перемены. Я вижу, на горизонте собираются тучи. Близится война.

Барака качнул головой, стараясь подавить трепет, который у него всегда вызывали речи старика.

— Но как это поможет мне?

Хадир неожиданно хохотнул:

— Потому что ты начнешь.

— Что начну?

— Пророчество, о котором я поведал твоему отцу перед расправой над султаном Куттузом, пока не сбылось. — Хадир принялся бормотать: — Народы склонятся к твоим ногам, и многие рыцари падут, и ты станешь над ними всеми на мосту из черепов, запрудивших реку крови. Предназначение твоего отца — изгнать христиан с наших земель. Он должен это сделать, но его уговаривают поступить иначе. — В глазах Хадира вспыхнула затаенная злоба. — После гибели Омара он сбился с пути. Мы должны его направить. — Хадир коснулся руки Бараки. — Мы ему поможем, вместе. И когда твой отец поймет, что ты для него сделал, то увидит воина, будущего султана. — Хадир нежно погладил руку Бараки. — Ты будешь сидеть от отца по правую руку, пока не придет день занять трон. Тогда мой пророческий дар станет служить тебе.

— Я не понимаю, — растерянно проговорил Барака.

— Поймешь, — ответил Хадир.

Порт, Акра 17 января 1276 года от Р.Х.

— Его кто-нибудь уже видел? — возбужденно спросил Альбер.

Галера входила в гавань. Рыцари — их на причале собралось больше сотни — вытягивали шеи, пытаясь через головы товарищей разглядеть великого магистра.

Робер де Пари с улыбкой подмигнул Уиллу.

— Скоро ты на него насмотришься, брат Альбер. Лишь бы он не заметил тебя.

— Почему? — удивился Альбер, нахмурив брови.

Лицо Робера сделалось серьезным, лишь плутовски поблескивали глаза.

— Ну не тебя самого, а твою мантию, брат.

Альбер, недоумевая, посмотрел на полы своей мантии и ахнул, обнаружив на белоснежном атласе несколько коричневых пятен.

— После вчерашнего ужина? — сочувственно поинтересовался Робер.

— Надо же. — Альбер, облизнув большой палец, начал остервенело тереть ткань. — Спасибо, брат. Спасибо.

Уилл смотрел на приближающийся корабль.

— Все так взбесились, словно на этом судне к ним прибыл сам Господь Бог, — насмешливо произнес Робер, на всякий случай понизив голос.

— Великого магистра здесь не было больше двух лет, — отозвался Уилл. — Ты не станешь отрицать, что его прибытие поднимает дух.

— Но зачем поднимать такую суету? — Робер, сам всегда безупречно аккуратный, презрительно оглядывал соратников. — Можно подумать, что великий магистр прежде не видел грязи. Вот ты, — взмахнул он рукой на Уилла, — поступаешь правильно. Как не причесывался неделями, так и не причесываешься. И ходишь в замызганной мантии. Гордишься тем, что хороший воин. Остальное не так важно.

Уилл молчал, обратив взгляд на гавань.

Теперь, в двадцать девять, он выглядел совсем иначе, чем тогда, в парижском прицептории, где они познакомились и подружились. Долговязый мальчик превратился в высокого широкоплечего мускулистого красавца. Его движения и походка стали легкими и уверенными, как будто он наконец достиг своих истинных размеров. Как и всем рыцарям-тамплиерам, ему запрещалось брить бороду. Но Уилл ее подстригал коротко, насколько возможно. Правда, сейчас, после почти месяца изнурительного пути, борода выглядела лохматой. И волосы, конечно, были неухоженные. Черные пряди падали на глаза и непокорно завивались вокруг ушей. Насчет мантии Робер тоже оказался прав. Действительно грязная. Уиллу захотелось вытереть особенно заметное пятно, но, посмотрев на друга, он передумал.

В порту было оживленно, хотя и не так, как на Пасху, когда почти из всех средиземноморских гаваней сюда устремлялись корабли с паломниками и грузами вина и шерсти. Рыцари выстроились на причале неподалеку от нескольких стоявших под погрузкой небольших судов. Входить во внутреннюю гавань разрешалось только торговым и рыбацким баркасам. Большие корабли швартовались во внешней гавани у восточного мола. От вражеского флота внутреннюю гавань защищала тяжелая стальная цепь, которой в случае опасности перегораживали вход. В отдалении, рядом с поднимающейся в конце мола Башней мух, на высоких волнах качался военный корабль тамплиеров со спущенным главным парусом, украшенным красным крестом. На мачте трепыхался черно-белый флаг Темпла. Этому кораблю было позволено подойти к причалу внутренней гавани.