Снег Энцелада - Эдуард Николаевич Веркин

— одна из крупнейших промышленно-финансовых групп на Европейском континенте. Фундаментальные исследования, включая создание группировки орбитальных лабораторий. Связь. Промышленная энергетика. Управляемый термоядерный синтез. Разработка интеллектуальных видов вооружений в рамках оборонной инициативы «Зеркало». Медицина завтрашнего дня. Создание транспортных систем нового поколения.

Светлов Алексей Степанович — глава совета директоров, крупнейший держатель акций, изобретатель, доктор физики, филантроп и благотворитель.

Фотографий Светлова было много. Светлов прыгает с парашютом. Тренирует овчарку. Печет блины. Едет на мотоцикле. Открывает интернат для одаренных детей. Плавает с дельфинами. Лежит в гипсе после падения с лошади. Испытывает нелетальный электромагнитный комплекс «Припек». Ни одной фотографии в нерабочей обстановке.

Почти не изменился. Похудел разве что. Улыбчивый и ироничный.

Светлов, конечно, посылку мог отправить. Вот только в его случае мотивация еще менее вразумительная, чем у Федора или Хазина. Человеку, который может отправить беспилотником термобарический заряд, нет никакого смысла отправлять курьером этот жалкий намек. Я не представляю самой жалкой угрозы ни блистательной безупречности компании НЭКСТРАН, ни лично Светлову Алексею Степановичу, я давно осознал свои детские ошибки, я люблю сыр, простоквашу и солнечные ванны.

— Я не представляю угрозы, — сказал я вслух.

На всякий случай.

Я не представляю никакой угрозы.

Зачем-то я набрал «Паша Воркутин».

Паша ожидаемо процветал, хотя и претерпел некий творческий ребрендинг. Теперь его звали Павел Воркутинцев, он продолжал активную концертную деятельность, вел передачу на радио «Песни наших ребят» и программу на телевидении «Музыка пятницы и четверга».

Опять позвонил Луценко. Ладно, с Дросей и Хохо он погорячился, но надо этого алкоголика заставить работать. Пусть ведет свой канал. Название классическое: «Уланов. Или двадцать пять ударов палками». Уланов будет читать стихи, а Луценко бить его удочкой. После этого я стал подозревать, что вчерашний вечер у Луценко зря не прошел.

На всякий случай проверил Механошина. Восемь лет назад Механошин Александр Федорович умер в возрасте семидесяти трех лет. Надо сказать, на Механошина я особо и не думал, посмотрим…

Если я слишком долго не сплю, начинаю совершать необычные поступки. Вероятно, это годы. Посмотрим Крыкова.

Станислав Крыков. Я запустил поиск, через секунду с экрана мне ухмылялся Крыков. Он заметно постарел, но держался бодро, за его спиной желтел песок и плескалось море: Крыков жил в Хайфе и служил русскоязычным гидом. Однако. Тушканчик входит в двери, раздавлен и сутул. В Хайфе вместо Хазина. Как игрива порою жизнь.

На страничке имелся телефон и просьба заказывать экскурсии заранее и не забывать про шаббат; я набрал номер, мне неожиданно ответили, не шаббат ведь. Акцент появился, но голос я узнал. Крыков.

Опять же, забавно. Столько лет, а голос не изменился, пообмялся слегка, но вполне узнаваем, Станислав Крыков, человек, кинувший меня на… не помню точно, тысяч на десять долларов, проживал в Израиле и водил экскурсии по библейским местам.

— Здравствуй, Стас, — сказал я.

— Здравствуйте, — ответил Крыков.

Запах усилился.

— Узнал?

— Нет, — ответил Крыков, и я сразу понял, что он соврал.

Узнал, голос его дрогнул, правда, самую чуть.

— Это Виктор, — сказал я. — Мы работали вместе. Помнишь?

— А, Витенька, — Крыков изобразил радость. — Да, конечно, помню. Как дела?

Мелиоратор из Нерехты укушен гадюкой, но победил в конкурсе японских трехстиший.

— Нормально, — сказал я. — А у тебя?

Необычное ощущение. Столько лет — и вот зацепились.

— Да все вроде ничего, помаленьку. Знаешь, суета, суета, пашешь с утра до вечера… А так… кризис среднего возраста, похоже…

— Купил красный «БМВ»?

— Купил красные носки.

— У вас же там жарко.

— Но носки-то все равно нужны.

С этим было сложно спорить.

— А как у тебя? — спросил Крыков. — Книги пишешь? Ты же вроде писателем собирался становиться.

— Пишу, — тоже соврал я.

Зачем я ему вообще позвонил? О чем спрашивать? Куда ты тогда слишком быстро исчез, Стасик? И почему ты тогда слишком быстро исчез? Что тебя тогда так напугало, что ты забыл про деньги и добежал аж до Канадской границы? И не ты ли подложил мне в постель бычью голову, Стасик?

Но Крыков все понял и без вопроса.

— Я же давно уехал, — сказал он. — У меня родители перебрались, а я за ними. И не особо слежу, что там у вас происходит…

— Понятно.

— Тут непростая жизнь, — пожаловался Крыков. — Много проблем, много трудностей.

— Так возвращайся.

Крыков хмыкнул.

— У нас тут хорошо, — сказал я. — Прохладно.

— Нет, спасибо, — зевнул Крыков. — У нас у самих неплохо. Я здесь попривык, потом семья…

И про семью соврал, да, разучился Крыков убедительно врать, раньше делал это натуральнее, все скисает с годами.

— Ну, смотри, Стас, твое дело, — сказал я. — Кстати, не знаешь случайно, где Хазин?

— Нет, — слишком быстро ответил Крыков.

Знает. Но говорить не хочет.

— А зачем тебе Хазин?

— Решил молодость вспомнить, — ответил я. — Мы ведь с ним дружны были, потом разошлись. А теперь вот что-то загрустил. Кризис среднего возраста, наверное.

— Купи красные носки, — посоветовал Крыков. — Мне сильно помогло.

Я посмеялся. Крыков посмеялся.

— Да нет, не прокатит… — вздохнул я. — То есть купил давно… Пересматривал вчера старые фотографии, помнишь, Хазин с камерой не расставался?

— Тогда все снимали, модно было.

Акцент у Крыкова вдруг пропал. И оливковая округлость из голоса исчезла. Я почувствовал, что Крыков насторожился и перестал улыбаться.

— Да-да, модно. А сейчас смотрю на фотки, пацаны еще все, веселые, над каждой фигней смеялись…

— А сейчас?

— А сейчас, Стас, не смешно. Вот и взгрустнулось… Хотя ты постарше нас был, тебе, наверное, уже тогда не смеялось…

Крыков промолчал.

— Хорошее все-таки было время, — сказал я. — Надежды юношей, как говорится. Вот и накатило, решил по старым друзьям прозвониться. Гляжу, а ты в израиловке!

Крыков снова промолчал.

Мог бы отключиться, но не отключался. Ждал. Хотел узнать, зачем я позвонил ему на самом деле.

Тогда спросил я:

— Помнишь, в Чагинск ездили? Хазин там три гига наснимал, пересматриваю вот.

Молчание. Надо предложить Уланову тему для поэмы. «Молчание Дроси Ку».

— Стас? Ты где?

— Брось, Витенька, ты же не дурак, — сказал Крыков то ли насмешливо, то ли с угрозой. — Должен понимать. Есть правило — никогда не возвращайся в прежние места. Я же тебя этому с первых дней учил, забыл?

— Да не, Стас, я не в этом смысле. Просто захотелось поговорить. Помнишь, как мы там?

— Извини, Виктор, мне бежать надо.

Прохладен и сутул.

— Стас, ты чего?

— Нет, мне правда пора, сейчас группа подъезжает как раз. Давай потом как-нибудь созвонимся.

— Стас, ты…

— Пока, Виктор.

Крыков отключился. Безусловно, это не Крыков прислал мне коробку. Про Хазина он, похоже, знает, но…

Я набрал Крыкова снова. Ну да,