Отравленный пояс - Артур Конан Дойл

На переднем плане, прямо перед нами, расположен был дворик, где стоял наполовину вычищенный автомобиль. Шофер Остин был на этот раз уволен окончательно и бесповоротно. Он раскинулся на земле, и большая черная ссадина на лбу свидетельствовала, по-видимому, о том, что он при падении ударился головою о подножку или щит. В руке он держал трубку шланга, из которого поливал автомобиль. В углу двора росли низкорослые платаны, и под ними лежало несколько пушистых птичек, задравших вверх свои крохотные лапки и производивших трогательное впечатление. Коса смерти губительно скосила все, большое и малое. Поверх дворовой ограды мы видели дорогу, извилисто простиравшуюся до вокзала. В конце ее лежали беспорядочной грудой, громоздясь друг на друга, жнецы, которых мы видели раньше, когда они убегали с поля. За ними, повыше, прислонясь головою и плечами к откосу, лежала, няня. Она взяла на руки из коляски грудного младенца и прижала к груди неподвижный сверточек. Рядом с нею, на краю дороги, небольшое пятно указывало нам место, где свалился маленький мальчик. Ближе к нам видна была мертвая лошадь, скорчившаяся между оглоблями. Похожий на воронье пугало, старый кучер свисал с передка, с бессильно повисшими руками. Нам ясно было видно из окна, что в коляске сидел молодой человек. Дверцы были приоткрыты, и он сжимал в пальцах ручку их, как будто в последний миг еще сделал попытку выскочить из коляски. На полпути к вокзалу виднелись площадки для гольфа, усеянные, как и утром, множеством игроков, которые теперь, однако, недвижимо раскинулись на траве и на дорожках. В одном месте лежало восемь бездыханных тел — участники одной команды, до конца не прекратившей игры, вперемежку с мальчиками, подбиравшими мячи. Ни одна птица уже не парила под синим небосводом; ни людьми, ни животными не оживлялся перед нами далекий пейзаж. Солнце, клонясь к закату, продолжало мирным блеском озарять страну, но надо всем воцарилось глубокое безмолвие всеобщей гибели, жертвами которой предстояло вскоре пасть и нам. Единственным средостением между нами и участью наших ближних было в этот миг тонкое оконное стекло, отделявшее от ядовитого эфира наш кислород, наше единственное средство защиты. Благодаря предусмотрительности одного-единственного ученого, нам удалось на несколько часов укрыться посреди страшной пустыни смерти в маленьком оазисе жизни и уберечь себя от всеобщей гибели. Но в конце концов кислород неминуемо должен был оказаться израсходованным, и тогда предстояло и нам, задыхаясь, лежать на этом вишнево-красном ковре будуара, и жребий всего человеческого рода, да и всех живых организмов, нашел бы в нашей гибели, в гибели последних смертных, свое завершение. Долгое время созерцали мы драму вселенной в состоянии духа, слишком торжественном для слов.

— Там горит дом, — сказал Челленджер и указал на столб дыма, поднимавшийся над деревьями. — Надо думать, что возникнет еще много пожаров. Возможно даже, что пламя поглотит целые города, потому что многие люди валились на пол, должно быть держа в руках свечу или что-нибудь в этом роде. Самый этот пожар доказывает, что содержание кислорода в воздухе продолжает быть совершенно нормальным и что причину катаклизма нужно искать только в эфире… А! Посмотрите-ка на вершину холма Кроуборо: там тоже, кажется, вспыхнул пожар! Это — здание гольф-клуба, если не ошибаюсь. Слышите, бьют часы на церковной колокольне! Нашим философам было бы, должно быть, интересно узнать, что созданные людьми механизмы пережили своих творцов.

— О боже! — крикнул лорд Джон, вскочив от волнения — Что означает эта туча дыма? Это поезд!

Мы услышали его сопение, и вот он показался вдали, несясь, как мне почудилось, прямо-таки с устрашающей скоростью. Откуда он мчался и как долго был в пути, мы не могли установить. Очевидно, он только по какой-то странной случайности до сих пор не сошел с рельс. Теперь нам суждено было увидеть страшный конец его бега. На рельсах стоял неподвижно другой поезд, груженный углем. Мы затаили дыхание, когда убедились, что скорый поезд несется по тому же пути. Произошло чудовищное столкновение. Паровозы и вагоны яростно вдвинулись друг в друга и образовали гигантскую груду деревянных щепок и железного лома. Языки огня взметнулись над обломками, пламя охватило всю кучу. Мы больше получаса сидели безмолвно, подавленные страшным зрелищем.

— Бедные, бедные люди! — простонала, наконец, миссис Челленджер и ухватилась за руку мужа.

Челленджер погладил ее, успокаивая, по руке и сказал:

— Милое дитя мое, люди, сидевшие в поезде, были живыми не больше чем уголь, с которым они смешались, или углерод, в который теперь превратились. Когда поезд отбыл с вокзала Виктории, он вез еще, правда, живых людей, но уже задолго до того, как достиг своей цели, он был наполнен одними только мертвецами.

— Во всем мире происходят, несомненно, такие же вещи, — продолжал он, между тем как у меня в воображении проносились картины необычайных происшествий. — Подумайте только о кораблях в открытом мэре: они ведь будут дымить и дымить, пока не погаснут их котлы или пока они не разобьются о подводные камни. А парусные суда — они будут продолжать носиться по волнам с мертвым своим экипажем и наполняться водою, пока дерево не сгниет и швы не треснут и пока они, наконец, одно за другим не пойдут ко дну. Быть может, еще и через сто лет Атлантический океан усеян будет старыми, покачивающимися на волнах обломками.

— А люди в шахтах! — сказал Саммерли со смехом, не говорившим о веселом настроении. — Если по воле какого-нибудь случая когда-нибудь снова появятся геологи на этой земле, то они будут строить забавные теории о существовании современных нам людей в угольных слоях почвы.

— В этих вещах я мало смыслю, — заметил лорд Джон, — но думаю, что отныне мир будет находиться в состоянии пустующего помещения, сдающегося в наем. Если вымрет все наше человеческое поколение, то откуда же взяться новому?

— Вначале земля была пуста и необитаема, — возразил серьезно Челленджер. — По определенным законам, связь которых лежит за пределами нашего знания, она заселилась. Отчего бы этому процессу не повториться?

— Мой милый Челленджер, вы не шутите?

— Не в моих привычках, коллега Саммерли, утверждать что-либо в шутку. Ваше замечание было излишне.

Борода у него величественно поднялась, и веки опустились.

— Ладно, ладно… Вы прожили свою жизнь упрямым догматиком и хотите остаться им до конца, — сказал Саммерли с кислой гримасой.

— А вы, коллега, были всегда совершенно лишенным фантазии спорщиком, и нет надежды, что вы изменитесь.

— Да, уж это верно, злейшие ваши враги не упрекнут вас в недостатке фантазии, — отпарировал Саммерли.

— Честное слово, — воскликнул лорд Джон, — это вполне соответствовало бы вашему характеру — истратить последний глоток кислорода на то, чтобы наговорить грубостей друг другу. Что нам до того, появятся ли снова люди на земле, или не появятся? Нам до этого, во всяком случае, не дожить.

— Этим замечанием, сударь мой, вы доказали чрезвычайную узость взглядов, — строго сказал Челленджер. — Истинно научный ум, — я говорю в третьем лице, чтобы не показаться хвастливым, — идеальный научный ум должен быть в состоянии изобрести новую отвлеченно-научную теорию даже в тот промежуток времени, который нужен его носителю, чтобы с воздушного шара низвергнуться на землю. Нужны мужи столь сильного закала, чтобы покорить природу и стать пионерами истины.