Дольмен - Николь Жамэ

– Обещай, что будешь молчать!

Окончательно растаяв, Никола кивком подтвердил. Шанталь погладила его щеку почти по-дружески.

– Лучше нам не встречаться какое-то время.

Легко сказать! Не видеть, не касаться ее, не ласкать… Никола не в состоянии был такое представить. Он порывисто обнял возлюбленную, в которой с недавних пор заключался весь смысл его жизни.

– Я тебя хочу.

Те самые слова, что вырвались у него несколько месяцев назад, когда после особенно жаркого теннисного матча он заглянул к ней в душ, чтобы помочь ей завинтить разбрызгиватель, из которого во все стороны хлестали струи воды. Никола хватило одного взгляда.

Позже, правда, Шанталь вступила на привычную колею тех, кто, пресытившись, может позволить себе немного раскаяния: она более чем в два раза старше, хотя и не выглядит на свой возраст, – это уж слишком! Однажды потеряв голову, она не должна продолжать. Три месяца Парижанка вынашивала эту мысль, без конца к ней возвращаясь, но от ее решимости не оставалось и следа, стоило Никола появиться.

Чудо свершилось вновь, и Шанталь покорно дала увлечь себя в спальню. Едва дверь за ними закрылась, она первая раздела Никола, соскользнула к его ногам и прижалась губами к паху. Нарастающая волна желания заставила ее забыть не только о том, что их может застать Ив, но и об ужасах прошлой ночи.

Паром уже стоял на набережной, когда «мегари» припарковался в порту. На темно-синем фоне трубы парома четко выделялась белая надпись, выведенная курсивом: «Компания "Ируаз"». Жильдас говорил, что когда-нибудь обязательно купит эту посудину, которая прямиком будет доставлять туристов к отелю брата…

Вступив на борт, Мари присоединилась к Жанне и Лойку, стоявшим возле носилок с телом в черном полиэтиленовом чехле. Отсутствие отца ее не удивило. Если раньше он и старался поддерживать дочь, то в душе не меньше, чем другие жители острова, противился отправке Жильдаса в Институт судебной медицины Бреста. Милик был верующим. И не столько верующим, сколько суеверным, признавался он сам с улыбкой. Местный же обычай требовал, чтобы покойник не покидал пределов острова. В противном случае душа его обречена на веки вечные блуждать между небом и морем, не находя успокоения. Как ни любил Милик дочь, но вечной муки душе сына он желать не мог.

Укоряющий взгляд матери пронзил Мари насквозь, а от взгляда Лойка сердце ее заледенело. Мари могла поклясться, что она внушает им страх. Хуже – ужас!

Она распрямила плечи, словно стараясь избавиться от наваждения, и направилась к двум мужчинам, стоявшим в стороне. Франк Карадек с чувством пожал руку коллеги – целомудренный способ дать понять, что в мыслях он всегда рядом, – и перешел к главному.

– Других отпечатков пальцев не обнаружено, только твои, – произнес он, возвращая записку, найденную в руке ее брата.

– Даже Жильдаса? – удивилась Мари. – Значит, записку подложили после его смерти?

– Вероятно. Использованные чернила – самые ходовые, бумага тоже. Больше ничего интересного.

Мари кивнула и передала Франку пакет.

– Телефон Жильдаса. – И тут же поправилась, с трудом выговаривая слова: – Он принадлежал ему. Мобильник был сильно поврежден во время падения, внутрь проникла морская вода, и все-таки можно попытаться восстановить сим-карту. Это очень срочно, Франк, – сказала Мари. – Свяжись с лабораторией и позвони, как только будет информация.

От Мари не укрылась тень сомнения, скользнувшая по его лицу.

– В чем дело, Франк?

– Я не знал, что расследование возглавляешь ты, – осторожно ответил он.

Карадек собирался что-то добавить, но в этот момент пронзительный гудок возвестил об отплытии парома. Мари попрощалась с коллегами и поспешила сойти на берег вслед за Жанной и братом. Не успела она с ними поравняться, как буквально в последнюю секунду на борт поднялся Кристиан. Мари поразило его искаженное горем лицо. Часом раньше она несколько раз ему звонила, но связи с ним не было.

– Провожу Жильдаса до Бреста, – только и сказал он, торопливо скользнув губами по ее щеке. Раздался второй гудок, последний.

Минутой позже Мари осознала, что жених не предложил ей отправиться вместе с ним.

* * *

На причале образовалась толпа. В порту не собиралось столько народу с последнего Дня ракушек святого Иакова.[7]Жители острова оставили привычные занятия не только ради прощания с соотечественником: каждый хотел выразить свое неодобрение Мари, посмевшей пренебречь бретонским обычаем. Рабочие судоверфи, фаянсовой фабрики и лабораторий, простые рыбаки и завсегдатаи бара – все смотрели на нее с откровенной враждебностью. В первых рядах стояли Жанна и Лойк, семейство Ле Биан и Ив Перек. Чуть подальше – Риан и Анна Бреа, которой писатель принес извинения за ссору на вечеринке. Девушка казалась подавленной, но приняла их благосклонно.

Вопреки обыкновению Керсены на этот раз были вместе с народом, хотя и не снизошли до того, чтобы выйти из лимузина, припаркованного в отдалении.

Одна против всех. Я видел – она закусила губу, чтобы не сорваться на крик. Уроженка Ланд понимала гнев каждого. Мари Кермер оплакивала смерть брата. Но офицер судебной полиции стремилась узнать, кто его убил. И кто воскресил мрачное прошлое острова, обагрив кровью менгир.

Вот уж не мог я предположить, что расчувствуюсь при виде ее почерневшего от скорби лица. Я не сомневался, что она хлебнет горя сполна, но мог ли я знать, что ее страдание отзовется во мне почти непереносимой болью?

Тщетно пыталась она пробиться сквозь стену ненависти, и тогда лицо ее озарила мрачная решимость.

– Правду я узнаю – с вами или без вас. В последнем случае мне понадобится чуть больше времени.

Какого черта я дал волю чувствам? Отчего на мгновение поверил, что она – невинная жертва? Зачем проникся к ней жалостью? Поставим точку. Прежде всего она полицейский. Мерзкий полицейский.

Холодным взглядом я продолжал за ней наблюдать.

– Вместо того чтобы судить меня, помогите!

Невольно глаза мои остановились на тех, кто действительно мог помочь, но поклялся хранить тайну до самой смерти. Никогда они не были так близки к ней, как сейчас.

Паром давно отчалил, когда Пьер-Мари де Керсен вылез наконец из автомобиля и подошел к Кермерам, чтобы выразить им свои соболезнования. Он с чувством обнял Жанну – единственную из взрослых, питавшую к нему искреннюю привязанность в далекие времена его детства, и пожал руку Лойку.

– Если захотите посоветоваться насчет судоверфи, без колебаний обращайтесь к нам.