Скрытые намерения - Майк Омер

готовить спагетти – весь секрет в базилике и чесноке для соуса, – и что, конечно же, у мамы есть другие отличные качества, которые никогда не упоминались конкретно. И с этого момента тебе остается лишь аккуратно направлять разговор в нужную сторону.

Это заняло у Сэм меньше часа. Итак, мама родилась в Северной Каролине. И что-то там с ней случилось.

Поскольку никакой конкретики не последовало, ей пришлось опять позволить своему воображению заполнить пробелы. Она глянула на часы. Еще не так уж и поздно. Бен наверняка еще не спит, а при нем мама не станет разговаривать. Придется подождать, пока он не уснет. Поскольку сегодня вечером Сэм твердо вознамерилась получить кое-какие ответы. Наконец-то выяснить, что произошло с мамой много лет назад.

Глава 8

Дорожная сумка, полная далеких, болезненных воспоминаний, стояла на полу. Эбби долго смотрела на нее, а потом подняла на обеденный стол и открыла.

На самом верху лежало то, что наконец попало к ней в руки, – газетная статья с портретом отца. Он стоял, улыбаясь, в окружении цветочных букетов – вроде как довольно высокий, статный мужчина с окладистой бородой и густыми бровями. Глаза мягкие, добрые. Подпись под фото гласила: «Дэвид Ричардсон, владелец местного цветочного магазина «Волшебный сад».

Эбби попыталась вызвать любые воспоминания о нем. Может, припомнится, как он ее обнимал? Или тот момент, когда они вместе подстригали цветы для букета? Так ничего и не проявилось. У нее были такие живые и яркие воспоминания о детстве, но отец каким-то образом ускользал сквозь трещины в сознании, не оставив после себя практически ничего.

После выхода из дома Нормана Льюиса в Северной Каролине Эбби уже в пятый раз перечитала статью. Это была коротенькая заметка – такого рода, какую и ожидаешь от местной газетки, – восхваляющая яркие букеты и добрый нрав Дэвида. Журналист упомянул, что Дэвид женат и имеет одну дочь. Во время очень короткого интервью ее отец цитировал Библию, и эту цитату она очень хорошо знала. «Посмотрите на полевые лилии, как они растут: ни трудятся, ни прядут»[7].

Любимая цитата Моисея Уилкокса в его проповедях.

Отложив статью в сторону, Эбби осторожно вывалила содержимое сумки на стол. Книгу о секте Уилкокса тоже отодвинула в сторонку. А потом рассортировала документы на несколько отдельных стопок. Показания свидетелей и протоколы допросов – в одну, всякие газетные публикации – в другую; в третью стопку попали полицейские рапорты.

Стопка отчетов о вскрытии оказалась самой высокой.

Эбби пересчитала их. Пятьдесят девять, как и говорил Норман. Изучила имена на каждом из отчетов. Однозначно опознаны были только тридцать три человека. Джордж Флетчер оказался пятым снизу. Отчета о вскрытии другого Джорджа не имелось.

Начала она с протоколов допроса трех выживших. «Абихейл Ричардсон» – значилось на верхнем. Это было имя, которое выбрал для нее Моисей Уилкокс, и от него по коже у нее поползли мурашки. Никто уже много лет не называл Эбби именем, данным ей при рождении. То есть никто, пока два месяца назад она опять не повстречала Иден.

Быстро пробежав взглядом несколько строчек расшифровки беседы с самой собой, Эбби попыталась припомнить, как все это происходило. Напечатанные на бумаге слова не пробудили никаких воспоминаний, никаких эмоций. Она в основном отмалчивалась, время от времени что-то односложно отвечая. При беседе присутствовал социальный работник, который через какое-то время прервал беседу. Продолжения не последовало.

Эбби перевернула страницу, и из-под нее вывалились несколько фотографий, застав ее врасплох. Она попыталась поймать их – неуклюже ухитрилась ухватить одну, слегка смяв ее. Снимки были частью отчета, в котором приводились полученные ею травмы. Фото, которое она держала в руке, представляло собой заснятый крупным планом ожог у нее на затылке. Наклонившись, Эбби подобрала два других снимка. На одном из них – ее протянутые к объективу руки ладонями вниз, все расцарапанные, просто живого места нет: результат частого и грубого мытья рук, принятого в секте Уилкокса.

На третьем фото – она в детстве, в отделе полиции: сидит, опустив голову и сложив руки на коленях, глядя в никуда. Из-под золотистых волос торчит оттопыренное ухо, отчего вид у нее еще более беспомощный и потерянный. Никакой официальной ценности это фото не представляло – оно документально не фиксировало никаких физических повреждений, и вроде не было никакой причины, почему оно попало в отчет. Как будто фотограф, засняв ее раны, уловил другую, более глубокую рану и тоже попытался ее задокументировать.

Положив эти фото на стол, Эбби открыла самую толстую папку в стопке. Исходный полицейский рапорт. Она пролистала его. Пятнадцать страниц, описывающих ту сумбурную ночь. В общих чертах. И толстый коричневый конверт. Плотно запечатанный несколькими полосками клейкой ленты. В какой-то момент Норман наверняка решил удостовериться в том, что никогда не откроет его. Эбби подержала конверт в руке, ощущая его вес и уже предполагая, что в нем обнаружит.

Вскрыв его, она осторожно покопалась внутри – пальцы скользнули по глянцевой бумаге. Опять фотографии. Эбби вынула их.

На первой было то, что осталось от большого помещения, – сплошные руины, дым и пепел, завивающиеся в воздухе. И тела. Десятки изломанных, обгоревших тел повсюду. Следующее фото оказалось даже еще хуже – обгоревший до неузнаваемости труп крупным планом, скорчившийся в углу. А потом третий снимок, с горой из нескольких тел возле закрытой двери. На следующем – смутно узнаваемая в черном силуэте пара, запечатленная в том, что могло быть последним объятием…

Эбби затолкала фото обратно в конверт, испустила долгий прерывистый вздох, глаза ее наполнились слезами. Черт бы все это побрал!

Нельзя позволить прошлому так вот подкрасться к ней! Придется поработать с этими бумагами, заставляя себя отделять документы от своих воспоминаний, своего горя и чувства вины. А для этого требовался кофе. Времени уже начало одиннадцатого, а впереди у нее три или четыре часа работы.

Пройдя на кухню, Эбби приготовила себе целую колбу кофе, прекрасно зная, что позже пожалеет об этом. Закончив ночные труды, она всегда пыталась заснуть, но обнаруживала, что разум ее по-прежнему в полной боевой готовности. И в конце концов все-таки засыпала в половине шестого утра – лишь для того, чтобы почти сразу же проснуться от звона будильника. А потом весь день чувствовала себя как в аду, выслушивая бесконечные шуточки своего напарника Уилла о ходячих мертвецах.

Но альтернативой было не пить кофе, и это звучало совсем уж не весело.

Возвращаться за обеденный стол не хотелось. Эбби так и чувствовала, как стопки бумаг на нем маячат у нее за