Тайны старого Петербурга - Мария Жукова-Гладкова

Я подхватила Васю под руки, Ольга Николаевна, вызвавшаяся помочь, пристроилась сзади и подхватила его под ноги. Сережка был бы рад помочь нам сбоку, но это не представлялось возможным: вся прихожая была заставлена барахлом Ивана Петровича, а Вася рухнул аккурат в оставленный проход. С грехом пополам мы добрались до диванчика – хотя идти-то было всего шагов семь, – при этом дважды чуть не уронили раненого. Вася подал признаки жизни и застонал. Наконец мы водрузили его на приготовленное ложе.

Анна Николаевна сходила вымыть руки и теперь отдавала приказания. Сережка с Ольгой Николаевной бегали, выполняя ее задания, а я тем временем разрезала на Васе джинсовую куртку. Он стонал, но глаза не открывал. Анна Николаевна уселась на табуретку рядом с диванчиком и осмотрела Васину рану. Зрелище было наимерзейшее, я поняла, что никогда не смогла бы работать врачом. От вида крови я сознания не теряла, но копаться в человеческом теле… Бр-р-р!

– Пулевое, – констатировала старшая Ваучская. – Придется оперировать.

– Здесь? – обалдела я.

– У тебя есть другие предложения, Марина? – посмотрела на меня поверх очков Анна Николаевна.

Других предложений у меня, естественно, не было. Но все же… Ведь Анне Николаевне восемьдесят пять… Я, конечно, промолчала, но, откровенно говоря, усомнилась в ее возможностях – пусть она даже когда-то и была прекрасным хирургом.

Анна Николаевна велела младшей сестре прокипятить инструменты. На лестнице снова послышался топот. Мы все замерли. К нам в дверь позвонили. Позвонили несколько раз. Первым отреагировал Сережка. Приложив палец к губам – чтобы мы молчали, – он направился к двери.

– Кто там? – спросил мой сын тоненьким детским голосочком.

За дверью, наверное, опешили. Потом поинтересовались, кто есть дома. Сережка сообщил, что мама и папа в гостях, а ему незнакомым людям дверь открывать запрещают, так что если дядя пришел к родителям, то пусть ждет их возвращения на лестнице или приходит завтра. Или скажет, что передать. Сережа не забудет.

За дверью вполголоса выругались, но пришли к выводу, что «сюда не мог пойти», после чего удалились. Мы вздохнули с облегчением. Правда, через несколько минут Ольга Николаевна спросила, что делать, если «они» проверят, кто здесь живет.

– Где они проверять-то будут?! – воскликнула я.

– Да хоть в жилконторе. Сунут взятку – и им все скажут.

Я рекомендовала Ольге Николаевне взглянуть на часы: все жилконторы давно закрыты. А завтра… И вообще, надо жить только сегодняшним днем, а то планируешь, планируешь, а в результате получается неизвестно что. Я вот распланировала жизнь с понедельника, думала, что буду в отпуске делать. Но разборка стен в квартире и «привидение» с пулевым ранением у меня на пороге – все это в планы никак не входило. Однако вот, пожалуйста…

– Но если все-таки завтра… – не унималась Ольга Николаевна.

– Бандиты придут? – посмотрела на нее поверх очков Анна Николаевна, уже промывавшая рану Васе. – Мы – люди пожилые, спали. Сосед – пьяный, тоже спал, а ребенок говорил то, что ему велено. Ребенок, ты понял?

Сережка кивнул.

– А вообще, ты молодец, Сережа, – похвалила Анна Николаевна. – Раньше нас всех сообразил, что нужно сказать. Молодчина!

Сережка зарделся от удовольствия и тут же с радостью выполнил просьбу бабушки Ани – сбегал за вторым тазом. Кот отсутствовал: он терпеть не мог запаха лекарств, которыми пахло из чемоданчика, – валерьянка, разумеется, не в счет.

Я молча наблюдала за работой старшей Ваучской. Мне показалось, что она вся преобразилась и как-то внутренне собралась – жилистые руки работали умело и быстро, и я, как завороженная, следила за ними. Вася, которому Анна Николаевна ввела что-то в вену, постанывал, не открывая глаз.

Наибольший интерес у Сережки вызвала извлеченная из Васиного тела пуля. Он спросил у бабы Ани, можно ли ему забрать ее. Анна Николаевна ответила, что не советовала бы. Плохая примета. Если Вася захочет оставить ее себе – другое дело, а так следует просто ее выкинуть. Сережка заявил, что когда вырастет, то станет хирургом. Правда, профессии он менял каждый месяц. Одно хорошо: вид крови его нисколько не смутил.

Прикрыв Васю легким одеяльцем, мы оставили его в коридорчике на остатках дивана Ивана Петровича. Анна Николаевна сразу же ушла спать – видно, утомилась. Ольга Николаевна выполняла работу санитарки – убирала после операции. Я же пошла заканчивать стирку, казалось, начатую так давно…

1 июля, среда

Мы все проснулись от жуткого крика дяди Вани. Как он потом признавался, в первую минуту у него мелькнула мысль, что это – белая горячка и пора бросать пить. Он уже успел мысленно дать зарок, но час спустя лечился вместе с Васей.

Художник проснулся раньше всех. Не знаю уж, что ему вводила Анна Николаевна, но действие препарата быстро кончилось. Бок, конечно, ныл, но захотелось в туалет.

Вася-то после пробуждения вспомнил, где находится; он примерно представлял, где в нашей квартире искать туалет – рядом с кухней. В общем, Васе требовалось миновать две жилые комнаты, что он успешно и проделал. Но художник был еще слаб от потери крови и снова ненадолго потерял сознание, правда, успев опуститься на табуретку, стоявшую в ванной. Там его и застал дядя Ваня, решивший с утречка ополоснуть лицо холодной водой. Дядя Ваня лег раньше всех, а поэтому выспался тоже раньше всех; к тому же еще накануне он планировал с утра пораньше идти собирать бутылки.

В общем, вошел Иван Петрович в ванную – а там полуголый мужик, перевязанный и со следами запекшейся крови на бинтах: мы же не успели Васю помыть. Дядя Ваня протер глаза, подумал: не мерещится ли? Затем взглянул на мужика повнимательнее и издал истошный вопль, разбудивший нас всех и вернувший Васю в сознание. Ведь Иван Петрович вечером как раз за упокой Васиной души пил, а тут – здрасьте-пожалуйста, само тело пожаловало.

Анна Николаевна твердо заявила, что Васе нужен постельный режим, Сережка тут же притащил извлеченную из дяди пулю и объяснил, что ему вчера говорила баба Аня, Ольга Николаевна принялась готовить завтрак, а Иван Петрович принес полбутылки какой-то дряни, оставленной, чтобы опохмелиться. Вася оценил жертву Ивана Петровича, предложившего разделить с раненым драгоценную жидкость, и выпил лекарство, хотя Анна Николаевна очень возражала – как врач. Но Вася был тверд в своем решении, заявив, что так он гораздо быстрее пойдет на поправку.

Иван Петрович предложил перетащить диванчик обратно к нему в комнату – по центру еще имелось место, требовалось только кровать чуть-чуть продвинуть к окну. Помогать все двигать, естественно, пришлось мне. Далее Иван Петрович проявил еще большую щедрость – предложив Васе свою кровать, заявил, что сам пока поспит на диване. Вася расцеловал Ивана Петровича с такой страстностью, что Леонид Ильич Брежнев в могиле, наверное, перевернулся от зависти.

Потом художник обратил внимание на полное отсутствие обоев в комнате Ивана Петровича, сложил в уме увиденное и поинтересовался, сильно ли мы пострадали во время пожара. Мы все пожали плечами. Вася высказал готовность помочь нам с ремонтом – по мере восстановления сил. Естественно, у любого нормального человека при виде нашей квартиры – мебель в прихожей или по центру комнаты, куча сорванных обоев на полу в коридоре – могла явиться только одна мысль: мы делаем ремонт. Ну кто ж подумает, что мы ищем клады?