Кентерберийские рассказы. Переложение поэмы Джеффри Чосера - Питер Акройд

Уж не завидуете ли вы моему почету, раз орете тут как ошпаренные кошки? Или, может быть, вас кто-нибудь обидел? Кто причинил вам зло? Я постараюсь вам помочь, если это в моих силах. И почему, скажите мне, вы все вырядились в черное? Отвечайте!»

Тут самая старшая из дам упала в обморок. Она была такая бледная, что даже Тесей ее пожалел. Впрочем, вскоре она пришла в себя, изящно поднялась и ответила ему:

«Мой добрый господин, которому улыбнулась Госпожа Фортуна! Мы вовсе не завидуем твоему успеху и не рыдаем о твоих победах. Как мог ты такое подумать! Но мы молим тебя о милости и о помощи. Устыдись нашего горя и нашего несчастья! Пролей хоть слезинку из сострадания к нам, бедным женщинам. Выкажи нам доброту. Быть может, мы заслужили право на твое внимание. Нет среди нас ни одной, что не была бы прежде герцогиней или царицей. А теперь мы влачим жалкое существование, нас совсем источило горе. Госпожа Фортуна обошла нас стороной. Так уж повернулось ее колесо. Нет в мире такой радости, которая не могла бы обратиться в печаль. Вот потому-то мы поджидаем тебя здесь, в храме богини жалости, уже две недели. Пожалуйста, помоги нам, благородный герцог. Дай нам силы».

«Да кто же вы, мадам?»

«Сейчас я всего лишь несчастная женщина, а когда-то была женой царя Капанея. Он был одним из тех семерых, кто осаждал Фивы. Но там, у городских ворот, он упал, сраженный намертво молнией Зевса. Это был самый злосчастный день моей жизни. Быть может, ты слыхал и мое имя – Эвадна. Все эти женщины, которые рыдают здесь рядом со мной, тоже потеряли мужей при осаде Фив. А старик Креонт – нынешний царь Фив – пышет злобой и гневом. Да нет, какой он царь! Он – просто тиран Фив. Этот злобный сердцем тиран, этот узурпатор осквернил тела наших погибших мужей. Он велел сорвать с них доспехи и свалить в кучу. Он не позволяет ни сжечь, ни похоронить трупы. Они уже стали добычей псов и падальщиков».

Тут женщина снова испустила вопль и ударила себя в грудь.

«Пожалей же нас, – воскликнула тут другая. – Мы, несчастные женщины, молим тебя о помощи. Да тронет наша печаль и твое сердце!»

Благородный властитель Тесей спешился. Его сердце и впрямь дрогнуло при виде такого горестного отчаяния. Как! Чтобы женщины столь высокого звания оказались низвергнуты в такую бездну страдания и унижения! Нет, сердце его не могло вынести такого зрелища. Ведь оставлять мертвых без погребения – настоящее кощунство! Да, в те стародавние времена чрезвычайно чтили воинские обычаи. Тесей обнял дам, всех по очереди, и как мог попытался утешить их. А потом принес клятву как добрый и истинный рыцарь…

– В точности как вы, – вставил тут Трактирщик.

Рыцарь пропустил мимо ушей это замечание.

Тесей поклялся так жестоко отомстить Креонту, чтобы весь народ Греции единодушно признал: да, тиран понес заслуженную кару, и его постигла быстрая гибель от рук афинского правителя. Такую клятву он принес. И в тот же миг, без малейшего промедления, он вскочил на своего скакуна, развернул знамя и повел войско на город Фивы. Он дал обет не возвращаться в Афины, пока не разгромит Креонта, и медлить не стал. Он лишь распорядился отправить в Афины, во дворец, свою новобрачную, Ипполиту, и ее младшую сестру, красавицу Эмилию. Между тем свою первую брачную ночь он провел не на супружеском ложе, а в седле, в пути. Что тут еще сказать!

Его войско блистало оружием в полях под Фивами. На Тесеевом огромном белом стяге был красными нитями вышит Марс – бог войны и владыка сражений – с высоко поднятыми копьем и щитом. А рядом развевался флажок Тесея, хитроумно затканный золотом, с изображением головы Минотавра, убитого им в критском лабиринте. Смерть всем чудовищам! Так скакал герцог, так странствовал завоеватель, окруженный цветом рыцарства. Во всем величии явился он к вратам Фив и спешился там; а затем выстроил отряды своих воинов в поле, где намеревался сражаться.

Я не стану смущать дам подробным отчетом о битве. Буду краток. В сражении Тесей убил Креонта по всем рыцарским правилам честного боя, а войско его обратил в бегство. Затем он взял штурмом город и сровнял с землей его стены: ни единой балки, ни единого стропила не осталось на месте. Это была справедливая кара. Он вернул дамам трупы убитых мужей, хотя от них уже мало что осталось: одни кости. Что ж, теперь хотя бы погребальные обряды можно было совершить с подобающими почестями. Было бы слишком мучительно описывать, как рыдали, вопили и стенали несчастные дамы, когда останки их мужей сжигали на погребальных кострах. Довольно будет сказать, что Тесей, доблестный завоеватель, оказал всем этим женам великий почет и должное уважение, а те потом отправились по домам, кто куда.

Тесей, убив Креонта и захватив Фивы, остался со своим войском на бранном поле. Ведь работа была еще не закончена: требовалось навести порядок во вновь завоеванном царстве. Да и убитых еще предстояло ограбить. На земле громоздились трупы убитых фиванцев, и афиняне принялись дотошно срывать с них доспехи и одежду. Грабители усердно выполняли эту работу, тщательно обыскивая всех павших в битве, чтобы не пропустить чего-нибудь ценного. И вот тут-то происходит новый поворот в моей повести. Среди груды убитых афиняне обнаружили двух юных рыцарей, лежавших рядышком, словно и в сражении они доблестно бились вместе, бок о бок. У них были одинаковые геральдические эмблемы и богато изукрашенные доспехи. Оба, тяжело раненные, были ни живы ни мертвы. Одного рыцаря звали Архитой, другого – Паламоном. Вы наверняка о них слыхали.

Афинские герольды изучили гербы на их щитах и объявили, что эти двое юношей – кузены, члены королевской фамилии и настоящие фиванские аристократы. Поэтому солдаты осторожно извлекли их из кучи мертвых тел и бережно перенесли в шатер Тесея. И тогда благородный герцог возвестил, что этих юношей следует заключить в афинскую темницу, где они проведут остаток жизни, не имея ни малейшей надежды на освобождение. За них не станут требовать никакого выкупа. И вот, покончив со своими славными трудами, Тесей увел войско с места сражения и поскакал домой, в Афины, с лавровым венком победы на голове. Там он и живет до сих пор, в почете и в довольстве. Счастью его нет конца. Что тут еще добавить? Однако давайте обратим взор к темничной башне. Там, в душевных терзаниях и в горе, прозябают Паламон и Архита. Там суждено им провести в страданиях остаток дней. Какой бы великий выкуп за них ни предложили, им никогда не видать воли.

Итак, все в мире шло своим чередом, день проходил за днем и год пролетал за годом, пока в одно прекрасное майское утро все вдруг не переменилось. В то весеннее утро Эмилия поднялась с постели – Эмилия, сестра королевы, та, что была прекраснее лилии на зеленом стебле, свежее первых майских цветов, милее розы, чей цвет не может сравниться с ее румянцем, – так вот, говорю я, Эмилия поднялась до зари и приготовилась встречать день прежде, чем взошло солнце. Месяц май не терпит ночного лентяйства. Он тормошит каждое благородное сердце и пробуждает душу словами: «Вставай же! Ступай, отдай дань весне». И потому Эмилия вышла почтить май – пору весны и возрождения. Она надела желто-зеленое платье. Ее светлые волосы, ниспадавшие до талии, были заплетены в косы и уложены вдоль спины. При восходе солнца она прогуливалась по саду, разбитому возле замка, и собирала красные, белые и пестрые цветы, чтобы сплести себе замысловатый венок на голову. Срывая сирень и фиалки, она пела ангельским голосом. Однако за этим садом, обнесенным стеной, находилась та самая темная башня, где томились в заточении Паламон и Архита. Это была главная башня замка, и стены ее были толще и крепче, чем у любой другой тюрьмы, сколько их ни есть на свете. Так рай и ад – пение Эмилии и томление двух рыцарей – вдруг оказались совсем рядом друг с другом.