Иван Жолтовский. Опыт жизнеописания советского архитектора - Илья Евгеньевич Печёнкин

Жолтовского к его 80-летию, из Комитета сухо ответили, что «кандидатура не рассматривалась ввиду отсутствия премии за многолетнюю деятельность»[170].

Успехом увенчается лишь четвертая по счету попытка отметить Ивана Владиславовича престижной наградой: в 1950 году он будет удостоен Сталинской премии 2-й степени за возведенный на Большой Калужской улице (ныне Ленинский проспект) жилой дом Совета Министров СССР. Корректно сформулированная заявка, в которой указывалась конкретная постройка (действительно ставшая событием в советской архитектуре), оказалась очень кстати, ведь еще весной 1948 года, вскоре после выхода печально известного постановления ЦК ВКП(б) «Об опере „Великая дружба“ Вано Мурадели», в стране развернулась кампания по борьбе с формализмом и космополитизмом, одной из мишеней которой стал Жолтовский. Его «формалистическая школа» обвинялась в том, что «и в теории, и в практике полностью отрицает идейное содержание и национальную самобытность советской архитектуры»[171]. Не стоит удивляться тому, что при обсуждении кандидатуры Жолтовского в Комитете по Сталинским премиям случилось недоразумение: большинство членов секции ИЗО и архитектуры высказались против, заведомо зная, что Жолтовского полагается ругать. Весьма примечателен комментарий, сделанный по этому поводу главой Комитета А. А. Фадеевым: «[Жолтовский] не был выдвинут совсем, но там есть поддержка очень большая»[172]. В этой реплике важно присутствие указательного наречия «там». Ведь, как моментально выяснилось, «здесь», т. е. внутри Комитета, ни о какой поддержке Жолтовского речи идти не могло. Его просто вычеркнули из числа претендентов, но в феврале 1950 года Фадеев на правах председателя обратился к коллегам с такими словами:

В Правительстве сейчас очень интересуются вопросами жилищного строительства. Меня вызывали и интересовались жилым домом Жолтовского, интересовались тем, какие там достоинства и какие недостатки. Нас просят, чтобы мы подумали по этим вопросам и, может быть, что-нибудь подсказали, чтобы была возможность поощрить эти вещи. Мы не идем к тому, чтобы, даже если плохо, и то премировать, потому что это жилой дом, но вы посмотрите еще и еще раз, нет ли здесь достижений, которые мы должны поощрить (выделено нами. – Авт.), так как мы заинтересованы в развитии этого строительства. ‹…› Нужно вернуться и поговорить еще раз о доме Жолтовского. Внешне он нам не понравился (казарменный вид, балконов нет, поставлен как-то не там, не совпадает с этой магистралью), как он устроен внутри? Говорили, что там непроветриваемые длинные коридоры, что неудачно поставлена кухня и проч. А может быть, еще раз подумаем? Когда меня вызывали, мне говорили, у нас так бывает, что довлеет, если человека в прошлом критиковали. От этих вещей нужно отвлекаться. Нужно реально смотреть – хорошо в этом доме жить или нехорошо[173].

Несмотря на сопротивление некоторых участников обсуждения, среди которых были архитекторы Аркадий Мордвинов, Александр Власов и писатель Сергей Михалков, Фадееву удалось донести до собравшихся, что актуальное мнение руководства в отношении Жолтовского расходится с мнением творческой общественности, за два года изрядно преуспевшей в его травле. Премия 2-й степени, которую наш герой получил наряду с Л. М. Поляковым, архитектором станции метро «Калужская» (ныне «Октябрьская» Кольцевой линии), стала для него подлинным триумфом. Впоследствии Жолтовскому будет предоставлена возможность публично парировать упреки в отсутствии балконов и эркеров[174], однако реальный вес в истории со Сталинской премией имели не архитектурные достоинства или недостатки дома. Мысль С. О. Хан-Магомедова о том, что в случае Жолтовского эта награда впервые «была присуждена за архитектурное произведение, за которым не стояли никакие политические предпосылки властей или чьи-либо карьеристские устремления»[175], в свете сказанного выглядит неубедительно.

Реакцией на перемену конъюнктуры стала новая волна почитания Жолтовского, выразившаяся, сколь ни банально это выглядит, в следующей попытке выдвинуть его на Сталинскую премию в январе 1954 года. На сей раз в качестве достижения Жолтовского предполагался дом Хозяйственного управления МВД СССР на Смоленской площади, охарактеризованный

как архитектурное произведение, отличающееся высоким уровнем мастерства, проявленным как в композиции здания в целом, так особенно в архитектуре башенной части, в разработке архитектурно-художественных деталей, а также во внутренней планировке жилых и служебных помещений[176].

Ложку дегтя в обсуждение кандидатуры Жолтовского в Комитете по Сталинским премиям снова внес А. В. Власов, доказывавший, что дом на Смоленской площади незначительно отличается от премированного дома на Большой Калужской: «…они были начаты постройкой одновременно, у них планы одни и те же, секции одни и те же и в архитектуре они одинаковы за исключением ряда деталей»[177]. Пришлось в порядке исключения, принимая во внимание заслуги и преклонный возраст претендента, допустить выдвижение Ивана Владиславовича за проекты, выполненные его мастерской-школой, но еще не осуществленные в натуре. Как показывают архивные документы, текст постановления о присуждении Сталинских премий за 1953 год был полностью подготовлен, согласно ему Жолтовский удостаивался премии 1-й степени. Однако после смерти Сталина официальный источник формирования премиального фонда – его авторские гонорары – иссяк, и премия больше не присуждалась.

Но возвратимся к педагогической деятельности Жолтовского, которая почти на десятилетие стала для него главным поприщем. Разумеется, и в МАрхИ он постарался воплотить в жизнь положения своего доклада на съезде 1937 года. Характер нововведений, появившихся в институте в связи с его приходом, свидетельствует об усилении внимания к художественной подготовке студентов-архитекторов по примеру дореволюционной Императорской Академии художеств. Так, в программе дисциплины «введение в архитектуру» возникают задания «пейзаж» и «архитектура в пейзаже»[178]. В то же время Жолтовский ратовал за то, чтобы больше учебного времени уделялось знакомству студентов с различными аспектами строительного мастерства, выработке ремесленных навыков прямо на строительных площадках. Проектную же работу Иван Владиславович предполагал осуществлять на конкурентной основе – очевидно, имея в виду собственный опыт руководства мастерской в 1920–1930-х годах:

Я считаю, что атмосфера здорового соревнования вырабатывает характер молодого мастера, определяет его этический облик, рождает стремление к высшим достижениям, чувство ответственности, внимательности и уважения, взыскательности к себе и уважения к другим. Развивая в нем эти черты, я воспитываю будущего архитектора не только как художника, но и как человека[179].

Начинания Жолтовского встретили живой отклик со стороны студентов. Именно из выпускников МАрхИ 1930-х и 1940-х годов выйдет плеяда его наиболее верных учеников, сотрудников мастерской-школы. «Если до войны у меня еще были сомнения в выборе профессии, и я делал попытки перевестись в Академию художеств и, вообще, перекинуться на живопись, то с приходом в 1940 году в [Московский архитектурный] институт И. В. Жолтовского все сомнения кончились», – вспоминал Николай Сукоян, добавляя, что послевоенная работа у Жолтовского уже по завершении учебы составила его «главное богатство» как архитектора[180].

Глава седьмая, в которой герой создает собственную академию

Отдельные виды человеческого творчества допускают форму коллективного сотрудничества мастеров.

Иван Жолтовский. Принцип зодчества (1933) [181]

Жолтовскому выпало быть современником и свидетелем грандиозных социальных и политических катаклизмов первой половины ХX века. Вторая мировая война пришлась у него на годы, которые принято считать преклонными. В военном 1942 году в Центральном доме архитектора Москва торжественно отметила 75-летие Жолтовского. Тот факт, что приглашение на торжество был отпечатано типографским способом тиражом 1000 экземпляров, указывает на большое число приглашенных[182]. Важно отметить, что и в этом возрасте Жолтовский обладал завидной работоспособностью. В листке по учету кадров, относящемся к военному времени, он приводит список своих должностей:

Последнее время:

– Главный архитектор Военпроекта;

– Творческий руководитель Московского архитектурного института;

– Консультант Академии Коммунального хозяйства;

– Консультант Архитектурной мастерской НКПС;

– Консультант театральной мастерской[183].

Кроме того, в настоящее время, работаю над проектами типового малометражного жилья для застройки районов, бывших в оккупации[184].

Первый и последний пункты этого перечня заслуживают особенного внимания, поскольку за ними подразумевается роль Жолтовского как руководителя проектных коллективов.

Главным архитектором Центрального военпроекта Иван Владиславович был назначен в марте 1939 года. На момент назначения