Чосер и чертог славы - Филип Гуден

В последние дни у Чосера появилось ощущение, что в то время как они сами избегали всяческих компаний, кто-то настойчиво интересуется ими самими. Это чувство усилилось, когда они прибыли в Кентербери, и забыл он про него лишь благодаря выходкам своих молодых сотоварищей. На следующий день на пути в Дувр странное ощущение почти пропало, и он понемногу стал забывать о непонятных опасениях, но стоило им оказаться в порту… Знакомые тревожные предчувствия вернулись, несмотря даже на то, что в воротах, кроме всегдашних нищих и праздношатаек, никого не было. Предчувствие не оставляло его до самой ночи в Доме Божьем.

Они покидали приют ранним утром, когда солнце еще не успело встать во всем своем блеске и великолепии. В тот момент Чосер особенно остро почувствовал, что за ними наблюдают. В это же самое время по своим делам разъезжались и другие постояльцы, однако кроме привычной суеты во дворе Чосер отметил какое-то движение вблизи конюшни. Насколько он понял, говорили о несчастном случае: кто-то из братии вроде бы упал с лестницы. Несколько облаченных в черное монахов ордена проворно, чуть не бегом, проследовали в сторону конюшни. Но ни Чосеру, ни его сотоварищам нечем было помочь в этой ситуации — опыт учил, что толпа в таких случаях лишь мешает расследованию. В общем, они не стали задерживаться и вышли через ворота.

Несмотря на ранний час яркого майского утра, многие горожане уже спешили по делам. Неподалеку от входа в приют высился небольшой пригорок, сплошь поросший деревьями и кустами, покрытыми молодой листвой, от которой на землю ложились темные тени. Чосер подумал, что если кому-нибудь вздумалось бы устроить наблюдательный пункт для слежки за въезжающими и выезжающими из приюта, то лучшего места не найти. То ли его осенило случайно, то ли он в самом деле почуял на себе из-за кустов пристальный взгляд наблюдателя. В затылке странно покалывало. Нет, решительно сказал он себе, стремясь отогнать навязчивые мысли, навряд ли за ними следят. На сей раз он прогнал опасения прочь и даже не оглянулся.

Но теперь именно по этой причине Чосер в последний момент решил поменять судно и потому же столь пристально изучал тех пассажиров, которые поднялись на борт их корабля после того, как он сторговался с бородатым широкоротым капитаном. Чуть позже на борт поднялись паломники, числом с десяток или более. Затем тучный, страдавший одышкой торговец. Чосер даже узнал, чем тот промышляет, — он подслушал, как торговец, с трудом переводя дух, пытался вести разговор с чинушами. Толстяк сопровождал партию кожи в Кале.

Был еще монах в облачении ордена Святого Креста, того самого, которому принадлежал Дом Божий. Любопытно узнать, что он делал на «Святом Фоме»? Чосеру хотелось расспросить его о человеке, который упал с лестницы. Кто он? Что с ним? Насколько серьезны увечья? Однако монах был поглощен какой-то благочестивой книгой и к тому же нарочито отвернулся к борту, показывая тем самым, что не хочет никаких разговоров. Наверное, хочет обратно в монастырь. Говорят, монах за пределами своей обители — что рыба, выброшенная из воды. Если это так, то в те дни выброшенных на берег рыб было значительно больше, нежели плавающих в морях. Возможно, братия Святого Креста имела обитель и в Кале. Кроме этих, не вызывавших подозрения пассажиров, были еще трое-четверо, о ком не скажешь ничего определенного.

Конечно, Джеффри мог ошибаться и никто не шел за ними по пятам. А если и следил кто-то, то он мог сесть на другой корабль, который придет в Кале примерно в то же время, что и «Святой Фома». В любом случае лучше не посвящать Неда Кэтона и Алана Одли в свои подозрения. Тем временем корабль, борясь со встречными волнами, тщился подчинить себе морскую стихию.

Джеффри Чосер припомнил, как много лет назад пересекал пролив, направляясь во Францию на свою первую военную кампанию. Было начало октября, и с каждым днем становилось все холоднее. Он помнил, как издали первый раз блеснула полоска воды в гавани Дувра, множество судов, заслонивших собой едва ли не все водное пространство. Чосер ощутил себя в тот миг частью гигантского человеческого потока, который медленно стекается к морю, то останавливаясь, то снова начиная движение. Порой размеренное движение прерывалось ливнями, да такими сильными, что казалось, можно было погружаться на корабль и плыть прямо по дороге. Потом опять задержка, и они без разъяснений от начальства поняли, что не поплывут ни во второй половине дня, ни позже, и возможно даже, им придется провести здесь еще сутки. Сбросив снаряжение, они расположились тогда прямо на земле, ели, болтали, шутили, играли в кости, размышляли о будущем и, наконец, легли спать.

Джеффри Чосер входил тогда в свиту герцога Лионеля Кларенса (одного из сыновей короля; к этому времени герцог умер), правда, не в самую знатную и уважаемую ее часть. Не достигнув к тому времени полных, двадцати лет — на дворе стоял 1359 год, — он выглядел старше своих лет. Он уже знал, что чересчур самонадеянные болтуны чаще всего ведут себя на войне вопреки своим хвастливым словам. Стараясь приготовиться к тому, что его ждет, юный Джеффри внимательно вслушивался в разговоры вокруг — о трофеях, о вероятности выкупа из плена, о том, как поживиться.

Война и воодушевляла его, и страшила. Он наблюдал, как с помощью блоков на корабли грузили небольшие ручные мельницы, печи для выпечки хлеба, целые походные кухни, а также иные вещи, предназначенные не столько для сражений, сколько для охотничьих забав. С охотничьими псами и соколами нянчились, как с детьми, тогда как с солдатами обходились как с животными. Солдатская амуниция — шлемы, кольчуги и прочее — была небрежно свалена в телеги, обвешанные по бортам ржавыми котелками для приготовления пищи. Все это гремело и скрежетало так, что хоть уши затыкай. Чосер с интересом смотрел, как на большой корабль грузят небольшие плоскодонки из натянутой на каркас кожи, — как поговаривали, для рыбной ловли на французских реках и озерах, — король хотел быть уверен, что по крайней мере в Великий пост его армия не будет голодать. Стояла всего лишь середина осени, и Джеффри неожиданно осознал, что кампания и вправду ожидается долгая.

Сам король охотился за более крупной рыбкой — ни много ни мало за французской короной, которую рассчитывал выудить из мутной воды наследных притязаний и контрпретензий. Король Франции, известный под прозвищем Иоанна Доброго,[19] в то время пребывал в Англии и жил в роскоши и почете, приличествующих заложнику королевской крови. Однако его сын, дофин,[20] все еще находился в Париже. Карл был орешком покрепче, чем отец,[21] и не желал уступать требованиям англичан. Тем временем английский король объявил свое намерение направиться в Реймс,[22] где собирался короноваться в кафедральном соборе по примеру всех французских королей.