Вороны - Вика Варлей

— Есть ли в свитках знания, о которых я не ведаю?

— Да.

— Могу ли их прочесть?

— Когда станешь одной из нас. Многое, что неведомо человеку, станет тебе доступно.

Михас подошел сзади, закрыл глаза, прижался лбом к ее волосам. Гардиния набралась смелости и еле слышно прошептала:

— Ты говорил… ты говорил, что я должна перед тем как обернуться вороном, стать … женой твоей… провести ночь…

Гардиния опасливо смотрела кровать. Больше всего на свете ей хочется разделить ложе с Михасом. Принадлежать ему. Чтобы он принадлежал ей. Но…

Михас так же тихо произнес:

— Знаю, человеческие законы запрещают деве иметь близость с мужчиной до брака. Я могу лишь дать клятву. Веришь ли ты мне? Хочешь, я дам ее сейчас.

— Ты мне уже давал клятву.

— Выбор за тобой. Обратного пути не будет. Я не хочу тебя неволить. И скрывать не стану — готов на все, лишь бы ты согласилась. Любишь ли ты меня? Решилась? Готова ли?

Девушка повернулась к Михасу. Поцелуем коснулась глаз. Тонкая рука обвила широкие плечи. Легкий вздох вылетел из приоткрытых мужских губ. Он взял ее на руки, положил на кровать…

Домой Гардиния вернулась под утро, тихо пробралась в свою комнату. Зарылась лицом в подушку, пряча пунцовое от смущения лицо. Нет ничего прекрасней страстных объятий и поцелуев Михаса. Каждая ее клеточка отзывалась на его прикосновения. Перед мысленным взором всплыл его образ, и сердце затрепетало от нежности. Так смотрел на нее только он. Словно заглядывал в самые глубокие тайники ее души, и все в ней волновало его. Было важным. Словно он знает о ней все, одна и та же кровь течет в их жилах и одновременно каждый день, каждая их встреча как откровение. Как легко и просто быть с ним, открываться навстречу! Счастье переполняло ее. Гардиния подошла к окну, распахнула его навстречу лунному свету и ночному сиянию звезд. Как прекрасен мир! Она любит этот мир, камни, траву, деревья, — все, потому что Михас живет в нем и любит ее.

На улице раздавался шум, радостные возгласы и крики. Мальчишки, сверкая белобрысыми макушками что-то тормошили, тыкали палками и не переставали издавать боевые кличи и вопли. Пелагея выглянула в окно, но толком ничего разглядеть не удалось. Женское любопытство всколыхнулось и сразу же исчезло, — все помыслы заняла разостланная на полу пряжа. К вечеру она управится и в ее кладовой добавится этого добра на всю зиму. Еще останется. Удовольствие читалось на загорелом лице, — приятно, когда везде и во всем порядок. Можно еще разок успеть побывать на ярмарке, — вырученные за часть пряжи деньги она поменяет на ткани или на бисер или… Резкий девчоночий визг оборвал размышления. Это был голос Арины, — пятилетней селянки. И слова ее были обращены к Лукасу.

— А-ааа…. Глупый! Что ты наделал?!

— Ничего! Я только дотронулся!

Арина в слезах смотрела на свою испачканную кровью рубаху.

— Меня мать побьет из-за тебя!

Лукас растерянно взглянул на пятно крови на ее подоле, но военный трофей увлек его больше. Он ткнул палкой, — снова показались капли крови и трофей шевельнулся. Воздух вновь огласился громкими криками. Пелагея не выдержала и выскочила на крыльцо:

— И чего так глотку драть? А если кто из взрослых почивают? Всю общину на уши поставили…

Суровый взгляд упал на детвору, на платье, наконец, на предмет их волнений…

— Гардиния! Подойди! Посмотри ка, что эти сорванцы учудили…

Дочь вышла со двора, где кормила овец, подошла ближе. На земле, весь в пыли, лежал взрослый птенец ворона. Мать наклонилась ближе:

— Смотри! Еще живой! Надо же! Пытается перевернуться… Нет, все равно сдохнет!

Гардиния видела, как открылся один глаз с темным ободком. И этот зрачок коричневый с золотыми крапинками…

Она прижала руку к груди, чувствуя самое ужасное. Стая ворон кружит в небе над пойманной птицей. Их резкие, сильные крики зазвенели в ушах. Лукас ударил по подбитой птице палкой.

— Мы его в поле поймали! Из рогатки попали. Я первый в него попал…

— Нет, я! — раздалось рядом писклявым голосом, — вечно ты врешь! Я на тебя матери нажалуюсь…

— Гардиния! Доченька! Что с тобой? Да ты вся посерела!

Земля закружилась, рванула из — под ног, — без чувств девушка упала рядом с умирающей птицей.

— Уйдите! Да, разойдитесь все! Дайте мне ее в дом занести…

Мужской окрик заставил детвору рассыпаться, как горох. Оркас подхватил Гардинию на руки и вошел в дом. Причитающая Пелагея зашла следом. Птицы же еще немного покружили и неожиданно, как по негласному зову, унеслись прочь. Мертвый Алес остался лежать на траве.

— Ну… слава богам! Напугала до смерти! В себя приходит… Только белая, как молоко. Гардиния…

Дочь разомкнула веки, — она в своих покоях, лежит на подушках. Рядом, на ее кровати сидят Оркас с матерью, — у обоих волнение на лице. У матери — искренняя тревога за дочь, у мужчины же… Позапрошлую ночь она впервые узнала, что означает этот взгляд.

— Матушка… прошу… негоже ему быть здесь.

— Да, ладно уж тебе! Он тебя сюда отнес — чай не пустое. Причина есть. Люди зря судачить не станут.

— Я не стану ее неволить. На крыльцо выйду.

— Еще чего не хватало! На крыльцо! Что ж ты меня как хозяйку позоришь? Чай обед готов, — проходи в столовую.

Оркас загородил широкими плечами весь проход в ее покои, его тяжелые сапоги застучали в сторону кухни. Гардиния же отвернулась к стене. Память болезненно рисовала ту заботу и нежность, с которой Михас смотрел на брата…

Отведав кислых щей со сметаной, затем румяных оладий, Оркас отправился на поиски девушки. Заглянул в комнату. Вышел на улицу, — хрупкая фигура Гардинии, замотанная в теплый платок, стояла возле садовой ограды.

На шесте, воткнутом в землю, висела черная птица. Девушка подошла, отряхнула грязь. Попыталась снять, но Оркас схватил ее за руку, воскликнул:

— В своем ли ты уме? Ворон нельзя трогать, — вдруг болезнь какая прилипнет? Разве ты не знаешь, что вороны — пособники злых духов? Одна падаль в их крови…

— Пусти!

Пелагея суетливо подбежала, пробормотала:

— Да что это вы, из-за вороны ругаться то вздумали?! Я тут ее не для того повесила, — а вредителей огородных пугать. Что ей зря пропадать? Идите! Идите в дом! Гардиния! Что ты как рано поднялась? Ведь нехорошо тебе — видно. Полежала бы…

Девушка послушно вернулась в дом, грусть и сонливость читались на бледном лице. Оркас изо всех сил старался развеселить ее, шуткой настроить на любовный лад, но ничего не вышло. Поняв тщетность своих усилий, он извинился и уехал. Пелагея поджала губы, бросила хмурый, недовольный взгляд на дочь, но та вновь исчезла в покоях…