Мятежный век. От Якова I до Славной революции - Питер Акройд

По своей природе король не был расположен к длительному трауру и испытывал врожденное отвращение к мрачным настроениям. В феврале 1613 года Яков с большой пышностью отпраздновал свадьбу своей единственной выжившей дочери Елизаветы с Фридрихом V Пфальцским. На церемонию не допустили никого ниже звания барона, члены королевской семьи поражали взгляд роскошью нарядов, украшенных драгоценными камнями. На бархатной ленте шляпы короля сверкали двадцать пять бриллиантов. Драгоценности английской королевской казны тоже были на виду, среди них подвеска из рубинов и жемчужин, известная как «Три брата», и «большое роскошное украшение из золота», которое называли «Зеркало Великой Британии». Сама принцесса несколько подпортила торжественность церемонии, ударившись в приглушенное хихиканье, в конце концов перешедшее в громкий смех. Должно быть, ее переполнили чувства. Король на следующий день посетил новобрачных и поинтересовался, с каким результатом они провели время в своей великолепной кровати. Считается, что Шекспир включил в четвертый акт «Бури» представление маски, чтобы отметить это бракосочетание.

Приближался момент и более зловещей свадьбы. В середине апреля 1613 года сэра Томаса Овербери заключили в лондонский Тауэр. На первый взгляд это событие казалось неожиданным, поскольку Овербери был близким другом и наперсником королевского фаворита виконта Рочестера. Однако поговаривали, что Овербери арестовали, когда король посчитал для себя «позором, если общество будет думать, что Рочестер управляет королем, а Овербери управляет Рочестером».

Но было и еще кое-что. Рочестер влюбился в молодую графиню Эссекс, Фрэнсис Говард, но ему мешал тот неприятный факт, что леди уже семь лет была замужем за Робертом Деверё, 3-м графом Эссекс. Она вышла замуж совсем юной и теперь сожалела о раннем замужестве. В любом случае оба супруга никогда не хотели этого брака. Имея перед собой перспективу союза с Рочестером, Фрэнсис ухватилась за шанс на свободу. Она потребовала объявить брак недействительным на том основании, что граф Эссекс физически неспособен зачать ребенка. Ее отец Томас Говард, 1-й граф Саффолк, с энтузиазмом встал на ее сторону. Брак дочери с фаворитом короля мог только поднять его и так уже высокое положение при дворе.

Граф Эссекс, естественно, оскорбился тем, что его мужское достоинство поставили под сомнение, особенно потому, что это могло повлиять на его шансы найти другую жену. В итоге было объявлено, что, хотя у Эссекса не сложилась жизнь в первом браке, он не страдает болезнью, которая могла бы помешать ему жениться снова. Чтобы провести экспертизу, учредили официальную комиссию, и, как большинство официальных комиссий, она пошла самым простым путем.

Король выступал за развод, не в последнюю очередь чтобы порадовать виконта Рочестера. Когда Фрэнсис Говард заявила, что импотенция мужа, возможно, стала следствием колдовства, Яков опять ее всецело поддержал: разве он сам не написал трактат о колдовстве? Архиепископ Кентерберийский выступил против. Однако Яков тщательно подобрал состав комиссии. Чтобы подтвердить вступление в супружеские отношения, один священник спросил Эссекса, «имел ли он влечение и эрекцию, производил ли наложение, введение полового члена и семяизвержение». Слушания были полны, по словам современника, «неприличными словами и действиями». Присяжные в составе двенадцати замужних женщин осмотрели и саму леди Фрэнсис, чтобы засвидетельствовать, девственница ли она. На протяжении всей процедуры лицо леди закрывала плотная вуаль, и люди заподозрили, что ее место занимала настоящая девственница. Развод, конечно, дали, согласно пожеланиям монарха. В обществе это дело широко обсуждали и сурово осудили.

Здесь в интриге появляется сэр Томас Овербери. Как близкому приятелю Рочестера ему совсем не нравилась идея этого брака, несомненно, еще и потому, что из-за процесса Говарда он мог потерять друга при дворе. Когда показалось, что Овербери может знать какой-то постыдный секрет о Фрэнсис Говард, вмешался король. Он предложил Овербери стать одним из королевских посланников в России, чтобы просто удалить его из Англии. Овербери отказался принять это назначение, и его отправили в Тауэр. Несмотря на плохое здоровье, был отдан приказ содержать Овербери в изоляции без прогулок, пока не состоится свадьба. Таким, по крайней мере, казалось, был план.

Однако Фрэнсис Говард имела другое мнение: она решила убить Овербери еще до того, как тот выйдет из Тауэра. У нее была сообщница, миссис Тёрнер, дама, весьма искушенная в применении ядов. У миссис Тёрнер имелся слуга Ричард Вестон, которого посредством связей или подкупа назначили тюремщиком заключенного. Рочестер часто посылал Овербери вино, пирожные с фруктами и мармелад. Предполагалось, но не доказано, что яд добавили в сладости. Более вероятно, что при попустительстве Вестона беднягу медленно травили небольшими дозами серной кислоты, или «купоросным маслом». Каким бы ни был способ убийства, Овербери умер в начале осени 1613 года. Похоронили его в Тауэре. Джон Чемберлен написал, что «этого несчастливца почти никому не жаль, даже друзья говорят о нем с полным безразличием». По свидетельствам современников, при дворе царила тишь да гладь: разговоры шли о масках, банкетах и предстоящих свадьбах аристократов.

26 декабря Фрэнсис Говард и Роберт Карр, в предыдущем месяце получивший титул графа Сомерсета, сочетались браком. Прошло четыре месяца после смерти Овербери, и не возникло никаких подозрений в злодеянии, могущих потревожить их супружеское счастье. Новая графиня Сомерсет появилась на венчании со спадающими на плечи длинными волосами в качестве символа ее девственности, как говорили тогда, «вышла замуж в собственных волосах». Среди собравшихся в придворной церкви присутствовали король и архиепископ Кентерберийский, новобрачных задарили богатыми подарками. Однако достаточно скоро разоблачение их поступка вызовет самый крупный скандал за все время правления Якова I.

Наступило время созывать новый парламент. Этого требовало тяжелейшее положение королевских финансов: все правительственные ведомства остро нуждались в деньгах: послам не платили жалованья, мольбы моряков королевского флота тоже оставались без ответа, даже военные укрепления страны находились в аварийном состоянии. Члены Тайного совета давали многочисленные предложения и рекомендации, как поправить дело, но ситуации они не спасали. Окружавшая короля знать решила обеспечить возвращение в парламент кандидатов двора. Их стали называть «поручителями», однако подозрения по поводу деятельности поручителей привели к тому, что немногие избиратели проявляли готовность прислушиваться к их советам. Они направили письма в разные города и регионы, но эта практика получила название «упаковки». Избиратели желали видеть в парламенте новых людей, не запятнанных никакими связями с королевским двором, и в итоге две трети представителей в палате общин были избраны в первый раз. Королю это не сулило ничего хорошего.

Яков открыл работу парламента 5 апреля 1614 года примирительной речью, обещавшей улучшение положения в стране, но содержавшей и ходатайство об увеличении государственных доходов. Общины предпочли проигнорировать королевское обращение и вместо того высказали претензии, что «поручители» нарушили свободу выборов и полномочия парламента. Депутаты не желали голосовать за ассигнования королю, а поставили под вопрос королевскую прерогативу взимать «импозиции» – специальные налоги на импорт и экспорт товаров. Через три дня Яков произнес вторую речь и призвал парламент к любви: он желал выказать свое чувство к подданным, палате же общин надлежало подтвердить преданность своему монарху. Однако в палате общин наблюдалось взвинченное и категоричное настроение, депутаты свистели и язвили. Член палаты Кристофер Невилл заявил, что придворные – это «спаниели для короля, но волки для народа». Никогда еще парламент не был таким необузданным. Его сравнивали с площадкой для петушиных боев и местом травли медведей, депутатов называли «ревущими парнями», уличными хулиганами.