Убить Ланселота - Андрей Басирин

– Ваше магичество, не пейте больше. Уж больно вы чудесите много.

– А, пустяки… Хмель, боль, усталость – все в моей власти. Смотри.

Маг прищелкнул пальцами. В голове Истессо пронесся ледяной вихрь. Пьяный дурман растаял, и…

… в хижине стало неуютно.

Взгляды стрелка и шарлатана встретились. Истессо содрогнулся. Глаза Бизоатона наполняло любопытство коллекционера, встретившего редкую бабочку.

– Знал бы ты, Ланселот, как долго я тебя искал… Целых двадцать три года.

– Ланселот? – Имя это вызвало в памяти Хоакина смутный отклик. Но кому оно принадлежало, Истессо вспомнить никак не мог.

– Ты очень опасен, Ланселот. Очень. Но отныне звери великие будут спать спокойно.

– Я не понимаю, ваше магичество. При чем здесь звери?

– Уже ни при чем. К счастью.

В пальцах Бизоатона блеснула медовая жемчужина. Шарлатан поднялся:

– Извини, мой мальчик, но этого требуют государственные интересы. Сам понимаешь.

– Ваше магичество! Стойте! Я…

За окном сверкнула молния. Жемчужина в пальцах Фортиссимо разлетелась облачком сияющей пыли.

Хоакин отнял руки от лица:

– Так, значит, сто лет?

Фея промолчала. Да вопрос и не требовал немедленного ответа. Сто лет, тут уж ничего не попишешь.

– А с разбойниками что?

– О, с ними все хорошо, – оживился огонечек. – Просто великолепно.

– Их стало больше?

– Да. В Деревуде нынче около трехсот стрелков, И время от времени приходят новые.

Хоакин с невольным уважением покосился на черную книгу. Ты бессмертен, Алан Квота Квинта-Ля, подумалось ему. Где-то в Деревуде бродит твоя инкарнация – чудак в плаще с цветными лентами и шляпе с пером. Китарок за плечами, а в голове – ветер и обрывки чужих песен.

– Хок, нам надо поговорить.

– Так говори. Я слушаю.

Маггара беспокойно закружилась перед лицом Хоакина. Ей было неуютно. Сцена эта повторялась из чиха в чих, и фея заранее знала все, что будет сказано. К счастью, Маленькому Народцу слово «безнадежность» незнакомо.

– Хоакин, тебе надо бежать отсюда.

– Куда?

– Не знаю. Ты должен снять проклятие.

– А стрелки? Как же я их брошу, Маггара? Я ведь не могу их предать.

Фея закусила губу. Фортиссимо все рассчитал великолепно. Хоакину не уйти из Деревуда: сперва его удержит любопытство, затем ответственность. К тому времени, как он поймет, в какой ловушке оказался, придет время нового чиха.

– Но ты же их не знаешь!

– Беглого Монаха, Романтическую Подругу, Верзилу?

Истессо перелистал книгу. Картинки, которые когда-то показывал ему Алан, изменились. Абстрактных персонажей сменили реальные люди. В разбойный септет входили Такуан, Дженни, Требушет. Возглавлял их сам Истессо.

– Хок, может быть, передумаешь? Уйдем отсюда, Хок!

– Нет.

– В Циркон? Ты же так хотел попасть в Циркон, Хок!

– Нет. Мне интересно: справлюсь ли я с капитанством?

Фея погрустнела.

– Ладно, упрямец, – передернула плечиками. – Оставайся здесь, раз так хочешь. Я же пойду спать.

Загремела крышка.

– Но имей в виду, – донеслось из чайника, – ты заедаешь мою молодость.

– Чего-о?

– Что слышал.

И вдруг запела:

Как вы нелепы, сударь, как нелепы!

Погрязли вы в унылой прозе быта.

Простушки милой в мерзостном вертепе

Угаснет юность – ах! – я всеми позабыта.

Стрелок не выдержал:

– От глупых шуток я устал! Маггара!

Но, сударь, вы мой идеал.

Недаром!

Послышался девичий смешок.

Мне простыни, подушки, идеала

Для сна и радости – увы! – недоставало.

– Вот чудачка, – рассмеялся Хоакин. – Может, все-таки одеяла, а не идеала?

Ответа не было. Свои поэтические излияния даже сама Маггара не всегда понимала. Хоакин бережно переставил чайник за занавеску. Сам же забрался с ногами на кровать и раскрыл черную книгу. Завтра ему многое предстояло переделать.

– Спокойной ночи, кроха.

– Спокойной ночи, – приглушенно донеслось из-за занавески. – И, Хок, знаешь что?

– Что?

– Я тебя люблю, мой бестолковый верзила.

Утреннее солнце запуталось в ветвях сосен, и многоцветной радугой вспыхнули мириады росяных капелек. Трясогузка перепорхнула с ветки на ветку. С ее точки зрения, день начинался великолепно. Вот только прячущемуся в ветвях дозорному было не до красот природы.

– До соль ми, маэстро Джон! То есть, зверь возьми. К нам глиссирует карета.

Кусты волчьей ягоды зашевелились. Вынырнула нечесаная борода:

– Че?

– Препоясанный мечом. Знатная субдоминанта, говорю. Ограбим богатых, раздадим бедным… или как получится. Надо оповестить капитана.

– Че?

Над Деревудом неслись ликующие звуки. «Ту-ру-ру! Ту-ти-ру-ру! – выводил рожок. – Вас ограбят поутру!»

– О боги! – вскричал форейтор. – Никак разбойники?

На дорогу перед каретой спрыгнул голенастый человек. За его спиной торчали рукояти двух мечей. Приглядевшись, форейтор понял, что ошибся. Второй меч был грифом китарка.

– А ну стоять! – приказал Реми Дофадо.

– Тпру! – засуетился форейтор. – Тпру-у-у, окаянные!

Лошади замерли.

– Уже стоим, господин разбойник. Уже. – Форейтор выхватил куцую шпажонку, нацепил шляпу с пером и спрыгнул на тропинку. – А теперь выходи на бой, негодяй. Графа с графиней буду защищать, презрев собственную безопасность.

– Ну вот, милочка, – донеслось из окна кареты. – Умались. Я же говорил, что здесь водятся разбойники.

– Хоакин Истессо? Что ты говоришь, суслик? Да он просто душка!

Зазвенели шпаги. Мимо окна пронеслась щекастая физиономия форейтора.

– Требую надбавку, – успел выкрикнуть он. – Пять монет.

– Не давайте ему, – предупредил Реми. – Безобразная техника фехтования. Кто вам ставил руку, сударь?

– Мессир Туше. – Форейторские усики вновь ринулись в атаку. – Смею вас заверить, он лучший.

– Охотно верю. Ремиз!

Зазвенела сталь. Форейтор истошно заверещал: