Мэрилин Монро. Жизнь и смерть секс-символа Америки - Елена Прокофьева

Только с Аной Норма Джин поверила, что Бог есть не страх, а любовь. Но если так — пусть все создания божьи полюбят ее, незаконорожденную, явившуюся на свет по ошибке, ее, бывший «номер 3463»!

«Ты красива и снаружи, и внутри, и не стоит придавать много значения тому, что думают о тебе другие люди», — говорила Ана Норме Джин. Однако ту как раз ужасно интересовало, что о ней думают другие.

Норму Джин посещали тревожные и сладкие сновидения, похожие нате, которые она видела шестилетней, после посещения проповедей-шоу Эйми Макферсон. Грезила она и наяву. Вот, вместе с тетей Аной, она приходит в воскресенье в церковь, где полным-полно народу. Органист поднимается в свою каморку. И, стоит зазвучать музыке, торжественной и прекрасной, — она вдруг оказывается обнаженной, сияя белизной перед десятками взоров, не порицающих, нет-нет, а полных благоговения и восторга…

Между тем за пределами дома Аны она, подросток, уже утративший детскую прелесть и еще не научившийся пользоваться всеми преимуществами женственности, слыла едва ли не дурнушкой, едва ли не «чокнутой», странной девочкой, жившей в бедняцком квартале, раздражавшей учителей рассеянностью и смешившей школьников россказнями о том, что ее отец — Кларк Гейбл, а сама она — без пяти минут звезда Голливуда.

Однажды прямо посреди урока Норма Джин увидела, что ее ветхая от старости блузочка треснула по шву. Мальчишки на задних партах уже начали шушукаться, подталкивая друг друга локтями. Одноклассница сжалилась над «чокнутой» и ссудила ей свитер, который сняла из-за духоты. Норма Джин, багровея от стыда, убежала с чужой одежкой в туалет, переодеваться. Она вернулась… и мальчишки снова зашушукались, но уже совсем с другими интонациями. По классу прошел восхищенный гул.

«Ммммм…» Если раньше ее дразнили «девочкой Ммм», потому что она не могла сладить с заиканием (с которым потом боролась на протяжении всей своей карьеры), то теперь этот «титул» обрел совершенно новый смысл.

«Когда я садилась на место, все посмотрели на меня так, словно я вдруг выросла на две головы, и в каком-то смысле так и было».

Рост в буквальном, а не метафорическом смысле как раз имел значение. Взрослая Мэрилин Монро была довольно миниатюрной, как и ее мать, но Норма Джин, сильно вытянувшаяся к 14 годам, переросла всех девочек в своем классе. В том числе и ту, которая спасла ее, одолжив свитер. И этот свитер туго обтягивал созревающую грудь и тонкую талию Нормы Джин. Она была не просто девчонкой в чересчур тесной одежде… Окружающие впервые заметили в ней нечто такое, чему не находили слов. Чему впоследствии не находил слов весь мир.

После уроков из-за Нормы Джин впервые подрались мальчики. Каждый хотел проводить ее домой. На остальных девочек, даже признанных красавиц, прежде презрительно хмыкавших Норме Джин вслед, никто не обращал ни малейшего внимания.

С этого дня и облик, и поведение будущей актрисы изменились до неузнаваемости. Она припомнила все уроки, преподанные ей когда-то Грейс, и достала из ящика стола косметичку. Она изобретала свои собственные маленькие хитрости, позволявшие ей казаться еще соблазнительнее. У одноклассниц, которые относились к ней уже совсем по-другому и только рады были услужить, Норма Джин заимствовала наряды. Некоторые из этих девочек и сами выросли из пожертвованных джемперов и кофточек, а Норме Джин перепавшее добро было и подавно мало на два-три размера, но это и требовалось — она не забывала о обернувшемся триумфом конфузе из-за порванной блузки. Красота требовала жертв — и девочка каждую ночь спала на бигуди, чтобы ее русые волосы лежали крупными блестящими волнами. Как и в эпоху шефства Грейс, она отрабатывала перед зеркалом ослепительные улыбки.

Лелеявшая с детства мечты о всеобщем внимании, но пугливая и застенчивая в реальности, теперь она с озорным наслаждением шокировала ближних. Когда приютские юбочки стали малы Норме Джин настолько, что перешить их в очередной раз трудолюбивая тетя Ана уже могла, девочка купила за несколько центов подержанные мужские брюки и надела их со стареньким шерстяным жакетом, вывернутым наизнанку. Этот костюм, блестящее подтверждение поговорки «Голь на выдумки хитра», придавал ей хулиганский и вместе с тем сексуальный вид. Среди женщин тогда еще не были массово распространены брюки, во всяком случае, школьницы уж точно не приходили в них на занятия. Взбешенные учителя, на потеху ученикам, несколько раз выгоняли Норму Джин с уроков и посылали домой переодеться. Но переодеваться ей все равно было бы не во что, даже если бы она и захотела.

Накрашенные кроваво-красным губы, конечно, тоже возмущали преподавателей, а вот у мужской части класса вызывали совершенно противоположный эффект.

В школу Норма Джин больше не шла в одиночку — у дверей ее каждое утро поджидали двое-трое мальчиков, которые всю дорогу отнимали друг у друга ее сумку с учебниками.

Естественность манер отнюдь не была в моде среди дам в конце 30-х и начале 40-х. Но Норма Джин, начиная лепить свой ныне легендарный образ, утрировала все, что и без утрирования было гротескным. Растягивая на особый лад слова, она училась скрывать заикание. Уже тогда она начала отрабатывать свою знаменитую походку «от бедра», благодаря которой бедра призывно колыхались. Общаясь с мужчинами, она извивалась всем телом, словно намекая на необузданную страстность своей натуры. В сочетании с полудетской внешностью это смотрелось странно. Вернее, это смотрелось бы комично в исполнении какой-нибудь другой девушки, но в исполнении Нормы Джин было забавным и привлекательным.

«Бесстыдница!» «Что она себе позволяет!» О ней начали сплетничать еще в ее 14–15 лет, и рокот сплетен не утихал до самой ее смерти.

Что же «позволяла» себе юная Норма Джин? Первый муж Нормы Джин, Джим Догерти — скоро он появится в нашем повествовании — божился, что женился на девственнице. Вполне возможно, так оно и было, хотя верить Джиму можно не в большей степени, чем остальным «свидетелям Монро».

Но и сама Норма Джин уверяла: «…со всей этой губной помадой, тушью, со всеми этими ямочками и изгибами я была не чувствительнее улитки… Бывало, лежу ночами и дивлюсь, с чего это мальчишки за мной увиваются».

«Увиваются» — сказано еще очень скромно. Покой благочестивой Аны Лоуэр, да и прочих жителей Небраска-авеню, нарушали подростки, толпами, человек по 10–15, собиравшиеся вечерами под окнами Нормы Джин. Они свистели, выкрикивали ее имя, залезали на деревья — делали все, чтобы выманить у нее хотя бы мимолетную улыбку, хотя бы кокетливую гримаску.

На девочку засматривались и мужчины постарше. Шоферы сигналили, когда она шла по утрам в школу.

Несомненно, Норма Джин получала от всего этого колоссальное удовольствие. Она наконец-то получила вожделенное признание! Она больше не чувствовала себя пустым местом, фигуркой, которую равнодушные руки передвигают по доске. «Мир стал дружелюбнее… он раскрылся передо мной».

Но и только. «Она — генерал секса, но, подобно другим генералам, не испытывает ни азарта, ни тревоги, выпадающих на долю рядовых», — напишет о героине в пору ее ранней юности Норман Мэйлер.