Fuck'ты - Мария Свешникова

Я вернулась в ресторан и расплатилась. В соседнем зале отмечали чей-то день рождения. Произносили тосты, соприкасались фужерами с бордо 2002 года и улыбались.

Я набрала Линде. Она так и не взяла трубку. У меня больше нет подруг.

Таксист рассказал анекдот:

«Приходит муж с рыбалки пьяный в салат. Жена укладывает его спать, и тут из кармана выпадает упаковка презервативов. Она достает один и засовывает ему в задницу. За завтраком муж сидит угрюмый. Жена его спрашивает.

— Ну что, дорогой! Как рыбалка? Как друзья?

— НЕТ У МЕНЯ БОЛЬШЕ ДРУЗЕЙ!»

Пойду и поищу презерватив у себя в заднице.

На следующей неделе мы с Романовичем коротали время, ведя бессмысленный разговор в «Библиотеке», сидя за белым продолговатым столом, покрытым розово-бордовыми салфетками, и ждали черничного пирога. Мы вообще всегда чего-то ждали: то ли вестей от Бога, то ли решимости кого-то из нас, одним словом, потакали бессмысленности.

— Чего ты хочешь?

— Вообще?

— По меню. — Всем своим видом показывая, что я должна прекрасно понимать, о чем идет речь, и добавил: — От отношений.

— Это слишком широко, чтобы так сразу.

— Ну а для начала. Так, наобум.

— Я, может, замуж хочу… Эх, было бы тебе двадцать семь и ездил бы ты на спортивном лексусе, — с иронией сказала я.

— Но я же буду, и ты будешь. И зачем все это?

— Не знаю. Так просто. Чтобы было.

— Вот и я не знаю, зачем тебе все это надо, — не верящим голосом начал он.

— Что ты сейчас читаешь?

— Ничего, я глупый!

— А я…

— Мне это ни о чем не скажет, — перебил он мой интеллектуальный вздор.

— Вот скажи, а о чем мне с тобой говорить?

— Обо всем! Разговаривать можно обо всем! И потом…

И потом темноволосая официантка тургеневского типа принесла нам черничный пирог, две квадратные белые тарелки, сухие и плоские.

Я выделяю несколько видов молчания: когда говорить не нужно, ты просто даешь себе возможность раствориться в другом человеке, небе, городе, книге; любой звук, даже самый притягательный и необременяющий, просто-напросто убьет идиллию; бывает молчание-интрига, когда ты оставляешь на домысливание тот или иной факт и, пристально вглядываясь в мускулатуру скул, прогадываешь реакцию — позиция наблюдателя; а бывает молчание, когда хочется сказать правду, но что-то сжимается и выводит диагноз: «Еще не время». Действительно, кто такие мы с Романовичем? Кто такие мы? И есть ли эти самые мы? Мне захотелось убежать, просто бежать от молчания, в тайной надежде, что он остановит, взяв за руку, и хоть что-то сделает ясным в этом сумбурном наборе знаков препинания. Было все, кроме точек, но больше всего вопросов, ни на один из которых я не находила ответов. Глупо искать точку в триллионе запятых.

В детстве я получила прозвище почемучки, я все время хотела понять, как летают самолеты, как зовут аиста, который меня принес родителям, и правда ли, что творог берется из вареников. И каждый день я старалась прожить, находя хоть один ответ с точкой на конце предложения. Тогда я не знала, что каждый ответ порождает все новый вопрос, главный из которых «А как и когда остановиться?»

В такие моменты я иду в туалет. Зеркало отражает меня, и я сама себе задаю часть этих вопросов. Можно поправить кофту, выдавить прыщик и в конце концов улыбнуться выходящей из кабинки женщине, которая через три минуты будет задавать другие, но не менее важные вопросы. За своим столом. Со своим мужчиной.

Я шла по Г-образному коридору в направлении того, что в России именуют буквой «Ж». Почти у дверей я почувствовала запах. Armani? Он стоял и смотрел, как я почему-то застыла и чуть шмыгнула носом в поисках источника, который бил ключом. Гаечным и по нервам. Он просто стоял и смотрел, застыв в дверях туалета с однобуквенным названием «М». Что ни говори — соседние двери туалетов многое определили в общении полов. Гладкий и довольный, высокий, еще выше, чем тогда, и тот же лукавый взгляд и странный оскал.

— И по какой причине ты здесь?

— А ты?

Он затянулся, держа сигарету глубоко между пальцев и облокотившись рукой о стену…

— Я Макс… И я знаю, как тебя зовут. Так что можешь смело сказать мне номер своего телефона.

И непонятно зачем, под давлением нитевидного импульса я назвала ему семь цифр.

— Я позвоню. — Он прошел, проведя рукой по моей, и все. Просто прошел мимо, унося за собой аромат Armani. А я… Я не понимала, что в нем цепляет. Может, просто запах? И мы на уровне чего-то животного — я же говорю, живот, а не сердце, — воспринимаем проходящих мимо? Но почему-то от него журчало что-то возле ключицы и уходило вниз по спине. Сильно вниз.

Есть типаж мужчин, который меня привлекает. Немного молчаливые, стальные и обжигающие холодом, непонятные, неясные, непредсказуемые для меня, но стабильные и чистые для кого-то, немного мечущиеся, но представляющие свой выбор как единственно правильное решение люди. Когда он стоит рядом, ты чувствуешь его по запаху, теплу, не нужны прикосновения, чтобы ощутить то самое «рядом».

Они пропадают навсегда и появляются в тот момент, когда ты перестаешь ждать, они держат тебя на длинном поводке, ты не можешь подойти совсем близко — не ты решаешь, но и не можешь убежать, потому что вы связаны, только чем, неясно. И знают ли они о том, что вы подчиняетесь этой силе притяжения? Или это одностороннее явление… А еще отношения с ними — это вечная игра. Как сказал бы Гоша, о котором вскоре пойдет речь: задумка хреновая, но графика обалденная. Такой мужчина претендует на все твои мысли, и две игры одновременно вести невозможно, и приходится выбирать, а сознательный выбор — это согласие платить или бартером, или болью. Ведь кто-то всегда проигрывает. В жизни обязательно кто-то будет идиотом, а в книгах кто-то умирает.

Алек, облокотившись на правую руку и собирая крошки с салфетки, с кем-то говорил по телефону. Он всегда звонил, когда был один. Но никогда мне. Пару лет назад я перестала ждать его звонков — он делал это спонтанно и всегда нелогично, мы часто меняли телефонные номера, и вот, казалось бы, невидимая ниточка, похожая на радиоволну, окончательно разрывалась и мы разбегались, — как вдруг пасмурное утро в кофейнях Москвы снова поощряло нас встречным поцелуем в щеку.

Я села за стол и стальной ложкой начала ковырять пирог. На этот раз он не казался мне вкусным, любое заведение со временем меняется, и то, что когда-то подавалось с сахарной пудрой и ягодами, теперь просто и невычурно поливалось клубничным соусом, заставляя сморщенные ягоды бликовать и обнажать свою швабристую форму.

— Ты ничего не ешь. А когда ты голодная — ты злая, — констатировал Алек давно известные факты моей физиологии, аппетитно насаживая на вилку куски пирога. И собирая облизанным пальцем крошки с края тарелки. На месте швабры я бы многое в нем переделала, но это не моя забота. И слава Богу… Или нет…