Один шаг - Георгий Васильевич Метельский

Я сознавал себя виноватым, и это мне не давало покоя. Я не раз пытался думать о чем-то другом, но мысли упрямо возвращались к странному, некрасивому существу с большими глазами.

В конце концов я почувствовал, что мне просто необходимо ее повидать и хотя бы извиниться. Я дождался, когда лесник ушел на работу, а Филипповна исчезла неизвестно куда, и отвязал собаку.

— На делянку, Бушуй, на делянку! — крикнул я, подражая Вивее.

Пес, кажется, меня понял. По крайней мере он радостно завилял хвостом и бросился в лес, соблюдая верное направление.

Я не знал, где находится опытный участок Вивеи, но рассчитывал, что понимающий человеческую речь Бушуй доведет меня до цели. Так и получилось. Частенько мне приходилось бежать за собакой или резкими окриками отзывать ее назад — когда я начинал отставать и терять дорогу. Мы благополучно миновали питомник — мне даже показалось, что я слышал, как, надрываясь, на самых высоких нотах пела частушки Манька — и вскорости я увидел живописную, полянку, со всех сторон окруженную старыми соснами, палатку, ряды деревьев-подростков и возле них Вивею.

— Вивея, простите, — начал я без лишних слов, — я поступил очень нехорошо… там, в питомнике.

— Что вы… Я привыкла… — сказала она тихо.

«Черт возьми! Она привыкла, — подумал я, все более злясь на себя. — Она привыкла к неблагодарности, к пренебрежению, которое проявляют по отношению к ней другие. И это лишь потому, что девчонка некрасива!»

— Все дни я ловил вас, чтобы сказать это… Но вы словно избегаете меня.

— Просто у меня очень много работы.

— Сердитесь на меня?

— За что? — Она так искренне посмотрела мне в глаза, что у меня немного отлегло от сердца.

— Вы правду говорите или так, чтобы меня утешить?

— Я никогда не говорю неправды.

— Извините…

Я отвлек Вивею от дела. Она держала раскрытым свой знаменитый ящичек и щипцами, похожими на те, которыми колют орехи, выжимала сок из какого-то листа. Сок светлыми каплями стекал в крохотное углубление в фарфоровой пластинке. Углублений было несколько, и от этого пластинка напоминала пчелиные соты.

Я невольно залюбовался, как четко и быстро делала Вивея свое дело. Она чем-то разбавила этот сок, что-то еще капала пипеткой в чашечку, потом в другую, в третью, в четвертую. Сок на глазах приобретал все более яркую окраску.

— В этом ящичке полевая лаборатория Магницкого, — пояснила Вивея, заметив, что я внимательно наблюдаю за ней. — Сейчас я определяю, как питается растение: какая пища поступает деревцу в избытке, а чего не хватает.

Объясняя, она снова увлеклась, и снова я увидел, что лицо ее преобразилось. Особенно выразительными сделались глаза — большие, умные, с темными пятнышками зрачков.

— Посмотрите на эти дубки, — она подвела меня к зеленому островку, едва достигавшему мне до плеча. — Им четыре года. Теперь взгляните сюда! — она показала на соседнюю грядку. — Они ровесники, а замечаете разницу в росте?

Дубки стояли высокой стеной, вперемежку с кленами, как бы укутанные ими со всех сторон. Я подошел к дубкам и смог достать вершины, только вытянув руку.

— Это сделал гиббереллин — помните, я говорила вам об этом стимуляторе, — и разные добавки с микроэлементами — борная кислота, медный купорос, отходы от производства марганца.

Молодые деревца располагались куртинами. Наверное, их можно было садить скучными, ровными рядами, но Вивея предпочла круги, овалы, квадраты, как в старинных ландшафтных парках.

— Хотите, я вам расскажу о микроэлементах? — спросила Вивея. — Это очень, очень интересно!

Нет, я положительно не встречал другого человека, который бы говорил о довольно трудных вещах с таким воодушевлением. Я подумал, что если бы не эти дубы, акации, клены, березы, сосны, она бы сама зачахла, склонилась бы под ветром, пригнулась к земле. Что, как не это, раздувает в ней огонек?

— Как здорово у вас получается! — сказал я искренне.

Вивея задумчиво покачала головой.

— Хвастаться пока нечем… Правда, они пошли в рост, намного обогнали контрольные образцы. Но видите, какие эти выскочки худые, тонкие. У них все подчинено одному — росту. А надо, чтобы дуб был ветвистый, кряжистый, здоровый, чтобы, когда дерево станет взрослым, ствол и вдвоем не обхватить… Вот тогда дуб имеет хозяйственную ценность… Да и смотреть на него приятней, слушать шум листвы…

Она помолчала.

— Лучше я вам покажу другой опыт… Идемте!

Не ожидая меня, она быстро зашагала к небольшой речушке, почти ручейку, блестевшему узкой полоской между красными стволами сосен. Там, на другом берегу, я увидел дубраву. Деревья-красавцы, широко раскинув шатры крон, стояли свободно и величаво. Их суковатые ветви были раскинуты в стороны, словно мускулистые руки. Спокойствием и силой веяло от этих дубов.

— Этот опыт в сорок первом году заложил Павел Федорович Дятлов, — тихо сказала Вивея. — Деревьям по два десятка лет, но они выглядят чуть не вдвое старше.

Больше она ничего не сказала, но я знал, что ее мысли сейчас были с тем новым таинственным веществом, «эликсиром жизни», который, по всей вероятности, придумал погибший сын Филипповны.

В эту ночь раньше всех угомонился скворец, он влетел в дверь и спрятался под загнетку. Потом закрыла окно старуха. Около двенадцати погасил лампу лесник. Кордон затих, уснул.

А мне не спалось. Говорят в народе, что не спится людям в короткие рябиновые ночи, когда начинают зреть ягоды на рябине, и тогда, в те ночи, безмолвные молнии ходят по небу и стоит непонятная строгая тревога вокруг.

Ночь и вправду выдалась неспокойная, — с отблесками далеких зарниц, которые, вспыхнув, гасили некрупные летние звезды, выхватывая из темноты черный, вырезной силуэт леса и лесникову избу с глядевшим на меня маленьким окошком Филипповны. Я лежал на своей скрипучей раскладушке и думал о Вивее, о том, что она сегодня опять не пришла, должно быть, снова заночевала в своей палатке.

Стояла душная, застывшая тишина, и я слышал, как долго билась о стекло ночная бабочка и вздыхал вдалеке коростель, потом он замолк и послышался легкий скрип двери. Наверное, Филипповна направлялась в лес поливать цветы на могилках. Я посмотрел в окно. Из сеней осторожно, будто крадучись, вышла старуха, держа в руках тяжелую сулею. Возле будки заворочался Бушуй, но, узнав своих, лениво махнул хвостом и улегся снова. Филипповна оглянулась по сторонам и решительно пошла прямиком в лес.

И вдруг, я не знаю, что мне пришло в голову, — я решил немедленно выведать у старухи ее тайну. Желание это возникло внезапно, и, повинуясь мгновению, я вскочил с постели и схватил стоявший на столе пузырек. В ту минуту мне было все ясно. Я пробираюсь на старухину половину