Ропот - Василий Сторжнев

высвечивали других, поднимавшихся в небо, придавая их парению торжественную и безмолвную люминесценцию.

Из сонмов колышущихся, мягко горящих огней складывались невообразимые космогонии, которые таким же необыкновенно чарующим образом и растворялись в густом благовонном эфире пространства. Кое-где совсем незаметно возникали первые бледно-розовые пульсации намечающегося рассвета.

Один из звуков, который вы сейчас слышите — это часть той ночи, небольшая строчка песни спокойствия и низкого гула.

Фигура рыдал в просеке, где по утрам имел обыкновение скапливаться туман.

Глава 3

ФЕЙЕРВЕРК В ЧЕСТЬ СВЕТОПРЕСТАВЛЕНИЯ

Так шли они меж зыблемых овсов

И только ночь внимала звукам слов

— Поль Верлен-

У псов нет предков. Есть только вожаки, учителя, наставники, шаманы и юродивые.

— Барбос Гав-Скулёж — собачий мыслитель, общественный деятель и просветитель

Звон брошенного жребия многократно отразился по всему лесу.

Эхо, застрявшее в кронах деревьев, отчаянно трепыхалось, достигая слуха Серого Пса. Это Прослушивание тягостно напомнило ему, уже успевшему переварить кроличью плоть, о том апокалиптическом настроении, которое захватило его на краю ложбины. Как может бессознательно поднимающийся пар сделать выбор? Где была его душа в тот момент, когда оплавившиеся камни становились мегалитами капищ? В его памяти неизменно вставал образ обугленных костей, как будто тогда что-то выжгло его изнутри, а затем вакантный сосуд наполнило что-то чуждое, иное, некая сущность, подсказавшая ему решение. Но в то же время, ощущая сделанный им выбор, он чувствовал, что ощущение себя не является полностью чуждым. Скорее, оно обращалось к далёким глубинам памяти, крайне неявного ее слоя, который, возможно, слишком придавлен более новыми опытами, чтобы быть вспомненным (Разрыв сплошности его безразличия).

За выбор он был вознаграждён кратким чувством сытости: тогда он ушел на обочину унылой, грязной дороги собственной жизни, но теперь он снова возвращался в так знакомую ему колею, пробитую колесом провидения.

Хренус оглядел лес, который оседал в дремоту. Наверное, это и был закат: здесь он напоминал переход из сцены в сцену в старом фильме — постепенное затемнение картинки. Здесь не расцветали розовые, нежно-красные и золотые туманы, раны дня, истекавшего вечером, торжественно украшенные лентами птичьего пения. Всего лишь угасание освещённости одновременно с затиханием извечного гула, который уступал место абстрактным ночным звукам, будораживших рассудок.

Вдруг пёс заметил краем глаза появление сбоку какого-то чёрного пятна. Повернувшись, он дёрнулся от испуга (Краткосрочные судороги и спазмы — всего лишь небольшие побочные эффекты). Из зарослей лесной малины гротескной маской торчала морда Фигуры, имевшая неожиданное выражение. Глаза Лиса были закрыты, нос наклонен к земле, а рот не колебался тошнотворной ухмылкой.

— «А…»— Хренус немедленно протрезвел.

— «Добрый вечер»— сухо сказал Фигура, не раскрывая глаз — «Я думаю… что нам пора начинать… запланированное дело»-

После каждой пары произнесенных слов Фигура останавливался для того, чтобы сделать небольшой, но довольно громкий вдох. Подобная манера речи Лиса несколько озадачил Хренуса. Серому Псу даже начало казаться, будто бы вся мерзость голоса Фигуры куда-то исчезла, обнажив некую робость и неявную грусть (Букет цветов в руках человека с выбеленным лицом).

— «Так что ты скажешь, Хренус?»— Фигура открыл глаза, и к псу вернулось самообладание. Фигура снова стал тем, кем его всегда видел Хренус — омерзительным, противоестественным существом.

— «Да. Пошли»-

Хренус двинулся к Точке, физически ощущая присутствие Лиса и его взгляд на своей спине. Серому Псу хотелось как-то сбросить это ощущение с себя, освободиться от него. Вместе с тем пёс был явно озадачен — почему Фигура выглядел таким грустным?

Впрочем, Хренуса быстро отвлёк от этой мысли усиливающийся мандраж. Дело предстояло крайне важное, ведь на кону было его физическое выживание.

Когда Хренус с Фигурой подошли к Точке, то они увидели следующее:

Мочегон находился в отдалении от места собраний, лежа под елью.

Его морда выражала досаду и озлобленность.

Шишкарь, довольный и умиротворённый, вместе с Плевком слушали Жлоба.

Жлоб же занимался одним из своих любимых дел — рассказывал истории о своем хозяине.

История, рассказываемая им в настоящий момент, повествовала о любовном интересе Хозяина к некой женщине.

Жлоб как будто бы светился от счастья — он был в землях воспоминаний.

Вместе с тем Точка была пронизана ощутимой напряженностью: все ждали сигнала к началу Большого Дела.

— ВСЕ-

— «Значит так!»— сухо ударил словами Хренус. Серый Пёс выглядел неестественно, как топорно сделанное чучело или театральная декорация, его шкура, казалось, потеряла свой цвет — «Все собрались и идём»-

Сказав эту фразу, Хренус немедленно развернулся к Лису:

— «Пошли»-

Фигура некоторое время молча смотрел на Хренуса, как будто намереваясь что-то спросить, а потом устало закрыл глаза и потрусил в сторону опушки леса. Хренус с псами проследовали за ним, и последним казалось, будто бы Хренус с каждым шагом становится всё тоньше, походя на вырезанный из газетной бумаги силуэт. Но, несмотря на сильное удивление, они двигались вперёд.

Мочегон шел в самом конце вереницы псов, смотря себе под лапы. На сердитом небе начинал крепко завариваться грозовой фронт.

— «Я не понимаю вот как, вот я мог здесь оказаться? Конечно, были обстоятельства…некие моменты, ну которые меня вынудили такие шаги предпринять, но должно же быть какое-то некое предназначение, смысл в деле. Иначе никакого кайфа нет, без отдачи-то в эмоциональном плане — Гааррам дауляй — (даже в собственных мыслях Мочегона простреливала шизофазия). Такой отдачи, чтоб понятно было, что вокруг не туфта, не шелуха, и ты не фуфлыжник. Вот раньше я понимал, что является моей целью, ну и по возможности пытался к ней двигаться

Раньше… Раньше публика вокруг была толковее, псы что надо, как на подбор. Между делом можно было бы и тихо восторгаться их поступками, словами, да что говорить — даже их внешний вид ясно давал понять, что перед тобой стоящий пёс. И отношение ко мне было соответствующее — как Мокрота сказал тогда: «Ты, блядь, с колпаком протёкшим, но нормал».

Вот это были те слова, которые я хотел услышать!

И тогда как-то так вот получалось, что в самый нужный момент было всегда сделано нужное — баардаройтау — действие, нужное слово сказано. Всё было чётко и риск, и свежесть были… Теперь вокруг какая-то шушера невнятная, чепушиллы, жизнью обиженные, трогать таких противно. Но вот ведь в чем суть — я-то с ними — значит я сам тоже чмо, терпила и никто по жизни, ноль без палки, пустое место, срань! Довел ты себя и за это вот теперь расплачивайся, терпи, блядь, что нихуя не выходит, даже сраный заяц наебывает, пиздней, а эта сука Хренус, блядь, с этим Чернышом, нахуй, на подсосе так и лоснятся от жира, суки. Блядь,