Сказки тысячи ночей - Эмили Кейт Джонстон

– В тех краях водятся другие животные, – продолжала она. Я опомнилась и стала внимательно слушать. – Поэтому, когда мой господин пришел, чтобы взять меня в жены, и привез мне мою первую львиную шкуру, я поняла, что должна последовать за ним, чтобы своими глазами увидеть создание со столь роскошным мехом.

Интересно, каково это – не бояться львов. Когда мы с сестрой начали пасти скот, нас научили убивать шакалов и гиен, но мои братья всегда настаивали: если придет львица, пусть берет что захочет. Самцы, как я узнала позже, были другими, но все равно очень опасными, особенно если бродили по пустыне в одиночку.

– Я любила его, хоть он и был в какой-то мере глуп, – рассказывала мать Ло-Мелхиина. – Он был добр и справедлив. В более спокойные времена из него получился бы прекрасный правитель. Но судьба распорядилась иначе. Я заболела, а вода, которая приходит к нам из дальних краев, по какой-то причине не приходила. Наместники, которым он доверял, предали его, набивая собственные карманы вместо того, чтобы заботиться о жителях вверенных им земель. А потом родился мой сын.

Значит, Ло-Мелхиин был на десять лет старше меня. Когда родилась я, люди уже привыкли к тяжелым временам. Моему отцу приходилось странствовать в более дальних краях и реже бывать дома. Моя мать и мать моей сестры научились беречь каждую лишнюю нитку, каждую буханку хлеба, каждый кусок мяса. Мы не голодали, равно как и остальные обитатели нашей деревни, но в городах дела шли не так гладко.

– Мой сын рос человеком суровой закалки, под стать времени, но в его улыбке я замечала отцовскую доброту, – говорила она. – Я знала, что он будет лучшим правителем, чем отец, и супруг мой тоже знал это. Он тратил много часов на то, чтобы найти Ло-Мелхиину лучших учителей и наставников. В каком бы ремесле ни пожелал он попробовать свои силы, отец находил ему учителя.

Но больше всего он любил охоту, – продолжала она. – Он обучался секретам пустыни с той же легкостью, с какой ястреб учится летать. К своему двенадцатому лету он уже приносил домой больше мяса, чем лучшие охотники касра, хотя в те времена с дичью еще было туго. Он объездил пустыню вдоль и поперек и узнал свои земли лучше, чем когда-либо знал его отец. Куда бы он ни направлялся, его сопровождали верные стражники.

Я много слышала об этих стражниках. Их имена теперь стали легендой, равно как и имя самого Ло-Мелхиина. Быстроногий и Зоркий не спасли своего господина от того неведомого зла, которое повстречалось ему в последней поездке в пустыню. Но его мать говорила о них с такой теплотой, что я изо всех сил старалась сдержать чувства, которые могло выдать мое лицо.

– Первого льва он убил в свое шестнадцатое лето, – сказала она. – Зверь таскал овец из деревни неподалеку от города, и люди боялись, что он может пристраститься воровать детей. Мой супруг запретил Ло-Мелхиину охотиться на того льва, но он все равно уговорил стражников ехать и три дня спустя вернулся с доброй шкурой.

С тех пор стало казаться, что львы нарочно дразнят его. Хотя им, должно быть, доставалось не больше дичи, чем нам, поэтому они вынуждены были охотиться на овец, служивших легкой добычей. Уезжая в пустыню, он каждый раз возвращался с львиной шкурой. Мне они нравились безмерно. Они были такими мягкими и так приятно пахли дикой природой. Силы тогда уже покидали меня, неуклонно истаивая под палящим солнцем, и шкуры, которые привозил мне сын, были одной из немногих радостей, какие у меня остались.

Говоря это, она провела пальцами по своему парику, улыбаясь приятному воспоминанию.

– А потом он отправился за последней шкурой, – улыбка исчезла с ее лица. – А что было дальше, тебе известно.

Мы сидели, слушая журчание фонтана, а солнце над нами поднималось все выше.

– Госпожа матушка, – медленно проговорила я, и мне вовсе не показалось странным обратиться к ней так же, как к матери моей сестры. – Зачем вы рассказываете мне все это?

– Я хочу, чтобы ты знала, что за человек твой муж, – ответила она. – Нехорошо, чтобы ты видела в нем только чудовище. Придворные сказали бы тебе, что он сделал для нас много хорошего и что твоя жизнь и жизни остальных девушек – это цена, которую мы должны заплатить. Я же хотела рассказать тебе, что когда-то он был хорошим человеком, каким мы с мужем надеялись вырастить его. Он больше не тот человек. Но каждый день, пока ты жива, я буду молиться божествам своей семьи, чтобы он снова стал тем человеком.

С этими словами она оставила меня, а я сидела в саду, пока солнце не распалилось настолько, что я была вынуждена искать тень. Для меня по-прежнему не имело значения, что Ло-Мелхиин когда-то любил свою мать и своих подданных. Он проливал кровь и поддерживал мир, но люди помнили только про мир. Меня же это не устраивало, хоть я и не хотела бы, чтобы вместо меня жизнь отдала какая-то другая девушка. Проведя в касре семь дней, я твердо решила продержаться еще семь, а потом еще. Теперь у меня была карта торгового пути – во всяком случае, я знала дорогу лучше, чем до того, как мать Ло-Мелхиина рассказала мне о своем сыне. Быть может, у него есть какое-то слабое место, которым я смогу воспользоваться.

Но думала я и о том, что она сказала под конец и о чем говорилось во всех историях, – что он уже не тот человек.

В тот день я не пошла в мастерскую. Вместо этого я стала гулять по саду, рассматривая великолепные статуи, сделанные скульпторами Ло-Мелхиина. Вновь увидев изваяние его матери, стоящей на спинах пары львов, я остановилась. Когда я увидела статую впервые, она показалась мне поразительной и прекрасной. Теперь, повидав эту женщину вживую, я уже была не столь уверена в своем мнении. Статуя казалась жестче и холоднее, и не потому, что была сделана из камня. Черты лица были острее, линия губ – жестче, а плечи – шире, чем в жизни.

Но хуже всего были глаза.

Такие же были и у остальных статуй в садах касра. Все изваяния – неважно, мужчины, женщины или дети, – отличались неестественной красотой, с которой не могло сравниться ни одно живое существо. И у всех в глазах было что-то не то: они неподвижно взирали перед собой, будто ожидая увидеть неведомые ужасы. Смотреть на них слишком долго было чревато безумием.

– Вам нравится статуя? – раздался голос у меня за спиной. Я обернулась и увидела стражника, который угостил меня солью в пустыне. На этот раз он был одет не в кожаные доспехи, которые отражали удары клинков и стрел – и в которых, должно быть, было невыносимо жарко на солнце, – а в льняные штаны и тунику, перехваченную поясом. На поясе, рядом с ножом для еды, висела деревянная шкатулка.

– Она поразительна, – сказала я. – Но повстречавшись с той, кого она изображает, я уже не уверена, что она мне нравится.

– Мне она тоже не нравится, – признался он, подойдя ближе ко мне. – Полагаю, мне позволительно так говорить, ведь это я ее сделал.

Я опешила. Мне никогда еще не доводилось встречать скульптора, тем более столь прославленного, как Фирх Камнедар.

– Прошу прощения, господин, – извинилась я. – Я не хотела вас обидеть.